Вера наших отцов   ::   Дик Филип Кинред

 — Драйден, следует полагать, предвосхищает здесь падение капитализма? «Жалкий хоровод» — это значит — капитализм? Боже! Он потянулся к сигаре и обнаружил, что она погасла. Сунув руку в карман за любимой японской зажигалкой, он приподнялся с кресла…

— Твиииии! — послышалось в это время из телевизора в противоположном конце комнаты.

Так. Сейчас мы услышим обращение нашего любимого вождя. Абсолютного Благодетеля Народа. Он заговорит с нами прямо из Пекина, где живет уже девяносто лет. Или сто? Сейчас с нами заговорит, как мы его иногда называем, Великая Задница…

— Да расцветут в вашем духовном саду десять тысяч цветков самоосознанной скромности и бедности, — начал передачу телеведущий.

Чьен, внутренне застонав, поднялся и поклонился экрану, как тому и надлежало быть: каждый телевизор имел скрытую камеру, передававшую в побез — полицию безопасности — информацию о реакции зрителей.

На экране появился четкий цветущий лик стодвадцатилетнего лидера Восточной компартии, правителя многих народов (слишком многих, — подумал Чьен). Хрен тебе, — мысленно нагрубил он ему, усаживаясь обратно в суперкомфортабельное кресло, но уже лицом к экрану.

— Мысли мои, — начал вечно юный Благодетель привычно глубоким и проникновенным голосом, — полны заботами о вас, дети мои. И моя особая забота сейчас — о товарище Тунг Чьене из Ханоя. Перед ним стоит нелегкая задача, решив которую он сможет обогатить духовную сокровищницу народов Востока, а в придачу — и Западного побережья Америки. Пожелаем же удачи этому благородному и преданному человеку. Я решил выделить несколько минут времени, чтобы воздать ему должное и ободрить его. Вы слушаете, товарищ Чьен?

— Да, товарищ Абсолютный Благодетель, — вновь поклонился Чьен.

Какова вероятность того, что партийный лидер действительно выделил его из миллионов и именно в этот вечер? Ответ заставил Чьена цинично усмехнуться, конечно, про себя. Скорее всего, передача идет только на его многоквартирный корпус или в крайнем случае, на город. А может, текст наложен методом синхронного дубляжа на телестудии Ханоя? В любом случае, от Чьена требовалось смотреть и внимать. Что он и делал, имея за спиной годы тренировок. Внешне он являл собой образец напряженного внимания.

Внутренне же он продолжал размышлять о тех двух сочинениях. Где был кто?

Как отличить всепоглощающий партийный энтузиазм от сатирической пародии?

Трудно сказать, потому они и швырнули ему эту горячую картофелину.

Он опять полез в карман за зажигалкой и наткнулся на серый конвертик, купленный у ветерана-калеки. О боже! Он вспомнил уплаченную цену. Деньги выброшены на ветер и ради чего? Он перевернул пакетик, увидел на обороте буквы. Интересно, — подумал он и начал разворачивать. Текст его зацепил — на что он и был рассчитан: «Вы не справляетесь с задачами как член партии и просто человек? Боитесь отстать от времени и оказаться на свалке истории?…»

Он быстро пробежал надпись, пытаясь уловить суть — что же именно он купил?

Абсолютный Благодетель продолжал монотонную проповедь.

Порошок. Крошечные темные крупинки, издававшие дразнящий аромат.

Очень приятно. Когда-то он нюхал табак — курить было запрещено — еще во времена студенчества, в Пекине. Любительские смеси, их готовили в Чанкинге бог знает из чего. К смеси добавляется любой ароматизатор — из апельсиновой цедры до детского кала, используемого в смеси под названием «Сухой тост». Именно после него Чьен бросил нюхать табак.

Пока Абсолютный Благодетель продолжал монотонно жужжать, Чьен осторожно понюхал порошок и перечитал показания — как утверждалось, порошок вылечивал все, от привычки опаздывать на работу и до влюбленности в женщину с сомнительным политическим прошлым. Смешно, но типично…

В дверь позвонили.