Время волков   ::   Ворон А

По словам Аристокла, он собирался посетить дом своего друга, находящийся всего в нескольких днях пути на иллирийском побережье Адриатического моря.

- Друг мой, философ и маг, с удовольствием познакомится с тобой.

Аристокл казался мне довольно приятным человеком, но разумные люди не стремятся в общество магов. Я отказался. Но Аристокл принялся уговаривать меня:

- Да, да, я сказал, что не очень люблю вашу братию, но ты не воспринимай мои слова впрямую. Я и людей-то не слишком люблю, а ты видишь, что я окружен ими" А что касается волков, то интерес к вам перевешивает всю мою неприязнь. Да к тому же учти, не найдется в округе никого, кто бы так хорошо разбирался в волках, как мой друг, а у тебя ужасные раны, за которые возьмется не каждый лекарь. Можно, конечно, отправиться в Храм Асклепия, и я довез бы тебя туда, поскольку сам ты передвигаться неспособен, но, если честно, я не уверен, что жрецы асклепиона жалуют оборотней, впрочем, выбирай сам. Но я буду рад твоему обществу, друга моего ты своим присутствием не обременишь, а тебе самому в его доме будет легче, чем где-либо.

Учитывая, что я все равно не мог самостоятельно покинуть корабль и к тому же действительно нуждался в уходе лекаря, а еще больше в покое и отдыхе, я принял его предложение. Мысли о странном поведении хозяина корабля при моем первом возвращении в сознание я прогнал прочь, тем более что передо мной был человек довольно симпатичный и добрый.

Аристокл рассказал мне, что его рабы нашли меня на восточном побережье римских земель, где его корабль вынужден был пристать для мелкого ремонта. Я не смог вспомнить, как оказался на восточном побережье, но, похоже, Римская Волчица заставила меня не просто уйти, а бежать сломя голову, ополоумев от страха, не разбирая дороги.

Не знаю, какая судьба постигла моего бедного угаса. На побережье, где эллины обнаружили меня, они никого больше не видели. Мне оставалось лишь надеяться, что угас не достался на обед Римской Волчице, а шляется где-нибудь в одиночестве, предаваясь излюбленному своему занятию обжорству. Хорошо, что эллины хотя бы не бросили Меч Орну. Несмотря на его невероятную тяжесть, они приволокли его вместе со мной на корабль. По словам Аристокла, тащили его восемь человек. Если с потерей угаса я еще мог смириться, то оставить Меч я не мог ни при каких условиях.

Меч Орну, таинственный артефакт Древнего Альбиона, чье происхождение и назначение было скрыто от меня, принадлежал прежде нашему вождю. Этот Меч королей и богов славился тем, что ни одному человеку, кроме Бренна, не под силу было поднять его, и уж тем более им сражаться.

Я не помню, как Меч попал ко мне. В моей памяти остался темный разрыв между учиненной мною резней в римском войске и тем печальным днем, когда горели погребальные костры в долине Пад. Возможно, горечь от потери вождя помутила мой рассудок, и я, схватив Меч, бросился мстить убийцам Бренна. Но каким образом удалось мне поднять Меч Орну, оставалось для меня загадкой.

Лекарь, служивший Аристоклу, прилагал все усилия, чтобы излечить меня. Но такие раны, какие нанесла мне Волчица, не заживают годами. Несмотря на усилия лекаря, я на протяжении почти всего плавания метался в лихорадке, терзался кровавыми видениями. А когда приходил в себя и видел над собой голубое небо, я прислушивался к плеску волны за кормой. И даже в шуме моря чудился мне гул сражений, слышались призывы и рев боевого рога моего вождя.

Так, мечась между бредом и явью, я сумел восстановить в памяти кое-что из своего прошлого, правда, отрывочно, не полностью. Я вырос в племени волколаков на севере Медового Острова, или Альбиона, как многие называют его, и о своей юности не помню почти ничего до того момента, когда явилось предо мной светлое видение: чудесная и прекрасная Морана, дочь короля Эринира.