Выше Радуги   ::   Абрамов Сергей

- С Атлантики движется, за Гольфстрим цепляется, - частит бабка. И неожиданно яростно: - А мы его антициклоном покроем, чтоб не рыпался.

"Сумасшедшая старуха", - решает Алик, но вежливости не теряет:

- Ваше право.

- То-то и оно, что мое. Ты, внучек, подсоби старой женщине, напили да наколи дровишек, протопи печку, а я тебя на верную дорогу наставлю: всю жизнь идти по ней будешь, коли не свернешь.

- Мне не надо на всю жизнь. Мне бы в Трубино.

- Трубино - мелочь. В Трубино ты мигом окажешься, вопроса нет. Сходи, внучек, во двор, наделай чурочек.

Алик пожимает плечами - вот уж сон чудной! - спрашивает коротко:

- Пила? Топор?

- Все там, внучек, все справное, из легированной стали, высокоуглеродистой, коррозии не подверженной. Коли - не хочу.

"Ох, не хочу", - с тоской думает Алик, однако идет во двор, где и вправду стоят аккуратные козлы, сложены отрезки бревен, которые и пилить-то не надо: расколи и - в печь. И топор рядом. Обыкновенный топор, какой в любом сельпо имеется; врет бабулька, что из легированной стали.

Поставил полешко, взял топор, размахнулся, тюкнул по срезу - напополам разлетелось. Снова поставил, снова тюкнул - опять напополам. Любо-дорого смотреть такой распрекрасный сон, тем более что в реальной действительности Алик топора и в руках не держал. В самом деле: зачем топор в московской квартире с центральным отоплением? Вздор, чушь, чепуха...

Нарубил охапку, сложил на левую руку, правой прихватил, пошел в горницу.

- Ах, и молодец! - радуется бабка. - Теперь топи.

Свалил у печки дрова, открыл заслонку. Взял нож, нарезал лучины, постелил в печь клочок газеты, уложил лучину, сверху полешек подкинул. Чиркнул спичкой - занялось пламя, прихватило дерево, затрещало, заметалось в тесной печи. Алик еще полешек доложил, закрыл заслонку.

- Готово.

А бабка уже котел здоровенный на печь прилаживает.

- Варить что будете, бабушка?

- Тебя, внучек, и поварю. Согласен?

"Ну, вляпался, - думает Алик, - эту бабку в психбольницу на четвертой скорости отволочь надо". Но отвечает:

- Боюсь, невкусным я вам покажусь. Сухощав да ненаварист. В Трубино в продмаге говядина неплохая...

- Ох, уморил! - мелко-мелко хохочет бабка, глаза совсем в щелки превратились, лицо, как чернослив, морщинистое. А зубы у нее - ровно у молодой: крепкие, мелкие, чуть желтоватые. - Да какая ж говядина с человечиной сравнится?

- Вот что, бабушка. - Алик сух и непреклонен. - Дрова я вам наколол, разговаривать с вами некогда. Показывайте дорогу. Обещали.

Бабка перестает смеяться, утирает рот ладошкой, платок с розами поправляет. Говорит неожиданно деловым тоном:

- Верно. Обещала. И от обещаний своих не отказываюсь. Будет тебе дорога, только сперва отгадай три загадки. Отгадаешь - выведу на путь истинный. Не сумеешь - сварю и съем, не обессудь, внучек.

- Это даже очень мило, - весело соглашается Алик. - Валяйте, загадывайте.

Бабка опять хихикает, ладони потирает.

- Ох, трудны загадки, не один отрок из-за них в щи попал. Первая такая: без окон, без дверей - полна горница людей. Каково, а?

- Так себе, - отвечает Алик. - Огурец это.

- Тю, догадался... - бабка ошеломлена. - Как же ты?

- Сызмальства смышлен был, - скромничает Алик.

- Тогда вторая. Потруднее. Два конца, два кольца, в середине - гвоздик.

- Ножницы.

- Ну, парень, да ты и впрямь без двоек учишься. - У нее уж и азарт появился. - Бери третью: стоит корова, мычать здорова, трахнешь по зубам заревет. Что?

- Рояль.

- А вот и не рояль. А вот и пианино, - пробует сквалыжничать бабка.

- А хоть бы и фисгармония. - Алик тверд и невозмутим. - Однотипные музыкальные инструменты. Где дорога?

Бабка тяжело вздыхает, идет к двери, шлепая галошами. Алик за ней. Вышли на крыльцо.