Блаженство страсти   ::   Мэтьюз Патриция

В доме воздух был напоен запахом абрикосов и сахара: мать Джессики вместе с Руби, их служанкой, консервировала на кухне абрикосы, – один из деловых знакомых мистера Мэннинга подарил им целую корзину этих фруктов.

Джессика представить себе не могла, как в такой день можно стоять у горячей плиты, и была очень рада, что получила отказ на свое предложение помочь. Она взмокла и умучилась так, словно с раннего утра занималась тяжелой работой; и ей было скучно, просто безумно скучно. Стоило огромных усилий даже легко отталкиваться от пола и тихонько раскачивать качалку.

Хотя было всего десять часов утра, белое батистовое платье Джессики, бывшее свежим и хрустящим, когда она надевала его, уже смялось, а под мышками и на спине стало влажным. Девушка опять подумала о матери, работавшей на кухне с Руби, и виновато вздохнула. Ну что же, мать ведь не должна помогать Руби. Руби – настоящее чудо, она способна одна, без посторонней помощи законсервировать десятки корзин с фруктами. Просто матери нравится работать на кухне, нравится стряпать, хотя это совершенно не обязательно. Анна Мэннинг всегда умудрялась выглядеть свежей и привлекательной. Если бы мать прямо сейчас вышла из душной кухни, подумала Джессика, она, конечно же, выглядела бы более красивой и аккуратной, чем ее дочь. А ведь та палец о палец не ударила с тех пор, как встала, разве что просмотрела модели платьев и еще немного поиграла на фортепиано.

Джессика еще раз вздохнула. Иногда бывает очень трудно, если у тебя такая безупречная и красивая мать. Конечно, она очень любит маму, восхищается ею, это само собой разумеется, но она не может не сравнивать себя с нею.

Не то чтобы сама Джессика была безобразна, просто ее бледные, тонкие волосы никогда не слушались их обладательницу, вечно висели растрепанными прядями вокруг лица и шеи, и нужно было постоянно прилагать усилия, чтобы выглядеть аккуратно. А ее мать всегда выглядела так, словно только что вышла из галантерейной лавки. Вне зависимости от того, чем она занималась, ее прическа была безупречна. Джессика завидовала довольно жестким, но тяжелым и блестящим рыжевато-каштановым волосам Анны Мэннинг, строгим, красивым чертам ее лица и синим глазам.

Джессика унаследовала отцовские волосы – хотя их у нее было гораздо больше, чем у него, потому что отец быстро лысел, – и его зеленоватые с крапинками глаза. О Джессике говорили, что она хорошенькая. Как-то раз она слышала, что одна из подруг матери отозвалась о ней в разговоре: «изящна, как статуэтка дрезденского фарфора, и столь же мила». Джессика знала, что многие подруги завидуют ее бледному модному цвету лица и осиной талии, но если бы у девушки был выбор, она предпочла бы быть такой, как мать, – меньше ростом, с более округлыми формами груди и бедер, более яркой и заметной. И все-таки, наверное, нужно радоваться, что она не совсем безобразна, вроде бедняжки Сэлли Мак-Джилл, которая унаследовала от отца длинный нос, похожий на клюв, а от матери – слишком близко посаженные бесцветные глаза.

Джессика опять раскачала качалку и опустила веер на колени – толку от него все равно никакого.

Она подумала о сегодняшнем дне и о том, чем его заполнить. До завтрашнего вечера, когда у Дульси Томас назначена вечеринка в шесть часов, не ожидается ничего интересного; и вообще в течение недели ждать ей нечего, кроме этой вечеринки. Этот год был действительно самым скучным из всех, которые Джессика могла вспомнить. Иногда ей хотелось, чтобы родители переехали в какой-нибудь большой, интересный город вроде Нью-Йорка или Бостона, где можно ездить в театры, посещать концерты и ходить по музеям; а еще там бывают вечеринки, множество вечеринок.