Пятый Сон Веры Павловны   ::   Прашкевич Геннадий

Карма такая.

- Давай, давай денежки, - бормотал несовершеннолетний инвалид, чуть откатываясь, будто готовясь к какому-то невиданному звезду. - Я люблю денежки. Ты Бога бойся.

- Бог это ещё не все, - добродушно ответил Мориц.

Теперь Сергей точно видел, что разговаривает поэт-скандалист с кем угодно, может, даже с самим собой, только не с инвалидом.

- Кроме Бога, старый дрозофил, существует насилие.

Как бы решив подчеркнуть высказанный постулат действием, Мориц, не вставая со стула, мягким, но сильным движением ноги отправил коляску с инвалидом в самый дальний конец террасы. Олечка-официантка радостно захлопала в ладошки, но тут же испуганно спохватилась. Только у самого края террасы перепуганный Венька-Бушлат сумел притормозить кресло. Личико у него сморщилось:

- За что?

- За родину!

- Эй, козел, - негромко позвал один из качков. - Тебе, тебе говорю, козел. Ты зачем обижаешь сирого инвалида?

- А все таково, каковым является, - непонятно ответил Мориц. Наверное, на качков ему тоже было круто накласть. Он голоса слышал, фигур для него, видимо, не существовало. - Все создано сообразно цели. Невозможно, чтобы что-то было не таким, каким должно быть.

- Слушай сюда, козел, - повторил один из качков, вставая. - Я тебя спрашиваю, зачем обижаешь сирого инвалида?

Сергей взглянул на часы.

Суворов запаздывал.

Придется махать копытами, огорченно подумал Сергей, удобнее перехватывая под собой ножку стула.

Но драки, к счастью, не случилось.

- Кто это?

Все обернулись.

- Кто это, Мориц? - негромко переспросил, поднявшись по ступенькам, невысокий бледноватый человек в светлом костюме. Интересовал его качок, угрожающе приблизившийся к столику, занимаемому Сергеем и поэтом-скандалистом.

- Чудовище - жилец вершин с ужасным взглядом... - непонятно начал Мориц, но новоприбывший, оказывается, знал продолжение:

- ...схватило несшую кувшин с прелестным задом.

И повторил, внимательно рассматривая замершего качка:

- Кто это, Мориц?

- Медведь-шатен, - добродушно ответил поэт-скандалист. - Но он одумался. Он не будет в унитазе рыбу ловить. Он будет рыбные места показывать.

Суворов негромко рассмеялся.

Его узнали.

Никаких криминалов за ним не числилось, даже дурных слухов не ходило, но стояли за Суворовым большие деньги, и стояли за Суворовым очень большие люди, поэтому трогать Философа было опасно. Никому не следовало его трогать. Все, кому надо, это знали. И качки знали. Стараясь не терять достоинства, они неторопливо покинули кафе. Через минуту синяя "шестерка" газанула на повороте.

- Ты тоже иди, Мориц, - улыбнулся Суворов. - Здесь тебе не надо оставаться.

- Я хотел ему портвешка заказать.

- А это? - указал Суворов на полный фужер.

- Это тоже для Морица, - ухмыльнулся Сергей. - Только этот портвешок отравлен.

- Чем?

- Слюной инвалида.

Суворов обернулся и внимательно глянул на приткнувшегося к стойке Веньку-Бушлата, глубоко уязвленного тем, что качки его бросили.

- Поехали, старый дрозофил! - приблизился к Веньке Мориц.

Он удивительно добродушно (таков, видимо, был у него настрой) принял слова Суворова.

- Не приближайся ко мне! Ты псих!

- Это ничего, если вместе, - загадочно ответил Мориц. - Поехали, поехали, я тебе колготки подарю.

- Какие колготки?

- Колготки "Помпея". Влекущего цвета. Специально для кривых ног, объяснил Мориц и, несмотря на Венькины протесты, выкатил инвалидное кресло из кафе.

- Мне домой надо!

- Тебя ведь на Каштак переселили с Обруба?

- Оставь меня, оставь. Ты псих! Говорю, оставь меня.

- Это ничего, если вместе, - ровно повторил Мориц. - Поехали, познакомлю тебя с Коляном. У него всякие радости есть. А не хочешь радостей, коньяк найдется. Шпалопропиточного разлива.