Дни гнева, дни любви   ::   Гедеон Роксана

– И именно поэтому вы даже в день его похорон пошли в Собрание! – охрипшим голосом, озлобленно выкрикнула я.

Вскочив на ноги, я некоторое время не могла произнести ни слова от возмущения.

– Молчите уж лучше о ребенке, вы, лицемер! Вы никогда не любили его! Вы все лгали, притворялись! Вам никогда не был нужен Луи Франсуа! Да я вообще не знаю, кто вам нужен, вы никого не умеете любить по-настоящему. Всех и все вам заменяет Собрание, это с ним вы обвенчались, а не со мной. Если бы в тот день… день похорон моего мальчика, вы сделали бы хоть один шаг навстречу… если бы я разглядела в вас хоть искорку настоящего сочувствия… о, как я ждала этого! А вместо этого вы отправились в Собрание. Тогда я наконец поняла, что мы слишком разные люди. И теперь я не хочу, слышите, не хочу, чтобы вы меня понимали!

Со мной едва не случилось истерики. Я вся дрожала от возбуждения. Франсуа попытался усадить меня в кресло, но я вырвалась.

– Да, мы разные люди, – упрямо повторила я. – Оставьте меня в покое. Я буду делать то, что хочу. Не донимайте меня своими разговорами. И не ворошите память о Луи Франсуа. Мне это больнее, чем вы думаете.

Он молчал и, к моему удивлению, не раздражался, слыша такое. Я тоже замолчала, чувствуя, что только все усугубляю. Мне надо сдерживаться. Хотя бы ради Марии Антуанетты. Используя свое положение жены Франсуа, я была вхожа в узкие компании супруг других депутатов, да и среди друзей адмирала пользовалась доверием. Бракоразводный процесс лишь смешает карты. Надо потерпеть… Не так уж долго осталось. И не следует каждый божий день скандалить с Франсуа.

Но и мириться я тоже была не в силах – такое лицемерие было не по мне. Я молча встала и направилась к двери. Обернувшись у самого порога, я увидела, что он все так же сидит, опустив голову. Свет лампы падал на его лицо – оно было каменное… Боже, как я ненавидела это выражение его лица!

– Сударь, – окликнула я его весьма холодно. – Сударь, если вам угодно знать, через неделю я уезжаю в Бретань.

Это была ложь. Уехать мне предстояло в другое место. Я сказала это так, на тот случай, чтобы он не удивился, обнаружив, что меня нет в доме.

Да и с какой стати мне надо было говорить правду? У меня не было оснований серьезно полагать, что его вообще все это по-настоящему волнует.

3



Мария Антуанетта была явно огорчена. В смущении она нервно теребила батистовый платок.

– Мне очень жаль, Сюзанна, но, честное слово, мы приложили все усилия…

Мне тоже казалось, что было сделано все возможное. Агент короля Лапорт действовал даже через российского посланника графа Симолина. Тот мог достать только один фальшивый паспорт – либо для королевы, либо для меня. Приходилось выбирать.

– Да, конечно, – произнесла я. – Без сомнения, паспорт нужнее вам, чем мне. Моя поездка не так важна, как побег вашей семьи, мадам.

Людовик XVI смущенно закашлялся.

– Чтобы не подвергаться такому риску, мадам, может, вы все-таки поедете под своим подлинным именем?

Я покачала головой.

– Нет, сир, это никак не возможно. Весь Париж будет знать, что я пересекла границу. И мой муж – тоже. Да и королева окажется в двусмысленном положении. Что скажут о ней, если узнают, что ее статс-дама находится в Вене? И так все газетенки кричат об измене короля. Вспомните все эти пьесы, памфлеты, речи… – Я передохнула и закончила: – Я поеду нелегально, сир.

– Ну что ж, – раздалась низкая октава генерала Буйе. – Граница наводнена нашими друзьями. Что касается швейцарской стороны, то я думаю, что она на все это будет смотреть сквозь пальцы. Только бы вам удалось уговорить императора принять вас и настроить его более решительно…

Как всегда в таких случаях, я вызвала в памяти случай на Королевской площади. Все там происшедшее я помнила до мелочей. Нападение. Крики. Вой. Оскорбления.