Дочь Севера   ::   Берристер Инга

И лишь совсем немногие могли догадаться, что ее необычная внешность была результатом смеси бретонских генов и бедуинской крови ее матери.

Успокаиваясь, Амели подставила разгоряченное лицо ночному ветру, чувствуя, как он ласково играет ее волосами и вызывает мурашки на коже. Но все это не могло сравниться с ощущениями, которые буквально взорвались внутри нее, когда внезапно мужская рука легла ей сзади на шею.

— Пять тысяч и объяснение, — прошептал в ее ухо уже знакомый вкрадчивый голос.

Он вернулся! Амели не знала, радоваться ей или пугаться.

— И торг неуместен! — продолжал голос. — Пять тысяч и объяснение, или никакой сделки не будет.

У Амели пересохло в горле. Она не хотела рассказывать ему все, но разве у нее был выбор? Кроме того, хуже все равно уже не будет.

— Хорошо.

Что заставляло ее голос так дрожать? Уж точно не то, что его рука была по-прежнему на ее шее.

— Ты дрожишь, — сказал он, точно угадывая ее мысли. — Почему? Ты боишься или взволнована?

Пока он медленно говорил эти слова почти в самое ее ухо, его большой палец провел по ее шее, ловя там биение пульса.

Амели быстро высвободилась и сердито сказала ему:

— Ни то, ни другое. Мне просто холодно. Она увидела его усмешку.

— Конечно, конечно, — согласился он. — Итак, ты хочешь, чтобы я публично соблазнил тебя. — Он сказал это так, будто ему уже надоело мучить ее, как домашнему коту надоедает мучить пойманную мышь. Но этот мужчина вовсе не был похож на домашнее животное, скорее, на неприрученного зверя. — Почему? Скажи мне!

Амели глубоко вздохнула.

— Это очень длинная и запутанная история, — предупредила она.

— Расскажи мне, — повторил он снова.

Амели ненадолго закрыла глаза, чтобы привести запутанные мысли в порядок, затем открыла их снова и тихо начала:

— Мой отец был атташе во французском посольстве. Он встретился с моей матерью здесь, в Марокко, когда работал в здешнем посольстве. Они полюбили друг друга, но ее отец был против. У него были другие планы относительно моей мамы. Он считал, что дочь должна ему полностью повиноваться и в конце концов быть использованной в качестве разменной фигуры во благо семьи, каким оно ему виделось.

Амели вдруг уловила в собственном голосе гнев и горечь, которые переполняли ее. Смесь старой боли ее матери и ее собственного протеста.

— Дедушка отказался от моей матери, когда они с моим отцом вопреки его воле покинули страну. И с тех пор само ее имя оказалось в их семье под запретом. Но она-то мне много рассказывала о нем. Он был сущим тираном! — Глаза Амели мстительно сузились.

Отдышавшись, она продолжала:

— Мои родители были очень счастливы вместе. А потом они погибли в автокатастрофе, когда мне было семнадцать. Я переехала во Францию к своей крестной матери. Мой отец и она тоже познакомились здесь, когда Бланш работала во французском посольстве в Марокко. Она радушно приняла меня и окружила заботой. Мы хорошо поладили. Я окончила университет, затем путешествовала вместе с крестной, работала в «Красном Кресте» и даже собиралась… собираюсь получить степень магистра. Но потом… Некоторое время назад в Париж приехал мой дядя и связался с крестной.

Он сказал ей, что дедушка хочет встретиться со мной и просит, чтобы я приехала в Марокко. Я помнила, какую сильную боль он причинил моей матери, и, понятное дело, не хотела иметь с ним ничего общего. Мама никогда не прекращала надеяться, что он простит ее, ответит на ее письма, сделает шаг навстречу, но этого не произошло. Даже когда мои родители погибли, никто из маминой семьи не приехал на похороны. Он не позволил им это сделать!

Амели сморгнула выступившие было на глазах слезы гнева и боли.

— Крестная умоляла меня смягчиться. Она говорила, что мои родители хотели бы, чтобы я сделала этот шаг, и семья наконец воссоединилась.