Долина кукол   ::   Сьюзан Жаклин

Нет уж, в Лоренсвилл она не вернется никогда! Из Лоренсвилла она не просто уехала, она сбежала оттуда, чтобы не выходить замуж за какого-нибудь типично лоренсвиллского правильного молодого человека, сбежала от правильной и упорядоченной лоренсвиллской жизни.

Той самой упорядоченной жизни, какую прожила ее мать. И мать ее матери. В одном и том же чопорном доме, в котором добропорядочные семейства Новой Англии жили из поколения в поколение и где обитателей душила гнетущая упорядоченная атмосфера загоняемых вглубь эмоций, подавляемых душевных порывов, всегда надежно скрываемых и упрятанных за бронированной плитой на скрипучих петлях под названием «Благопристойное поведение».

«Анна, настоящая леди никогда не смеется громко». «Анна, леди никогда не плачет при всех». — «Но я же не при всех. А плачусь тебе, мама, здесь, на кухне». — «Но леди льет слезы только наедине сама с собой. Ты уже не ребенок, Анна, тебе двенадцать лет, и с нами в кухне сидит тетя Эми. А теперь ступай к себе в комнату».

И каким-то образом жизнь в Лоренсвилле заставила ее поступить в Рэдклифф. А ведь там были девушки, которые и смеялись, и лили слезы, и сплетничали, и напропалую вкушали все, как «возвышенное», так и «низменное», что, собственно, и составляет нашу жизнь. Однако они никогда не приглашали ее в свой круг, словно на ней висел огромный плакат: «Не приближаться! Холодная и замкнутая представительница Новой Англии». Анна все больше и больше уходила в мир книг, обнаруживая, однако, что окружающая ее действительность отражается в них: фактически автор каждой книги, которую она брала в руки, покидал свой родной город. Хэмингуэй жил то в Европе, то на Кубе, то на Бимини. Бедный потерянный талантливый Фитцджеральд тоже жил за границей. И даже «красный» грузноватый Синклер Льюис испытал не одно восхитительное увлечение и встретил свою любовь в Европе.

Бежать из Лоренсвилла! Просто-напросто бежать, и все. Это решение она приняла на последнем курсе колледжа и объявила о нем матери и тете Эми на пасхальных каникулах:

— Мама… тетя Эми… после окончания колледжа я еду в Нью-Йорк.

— Для каникул это ужасное место.

— Я намерена там жить.

— Ты обговорила это с Вилли Хендерсоном?

— Нету а зачем?

— Но вы же дружили с шестнадцати лет, и все, естественно, полагают, что вы…

— Вот именно. В Лоренсвилле все и обо всех всегда что-то полагают.

— Анна; ты говоришь на повышенных тонах, — спокойно заметила мать. — Вилли Хендерсон — славный молодой человек. Я училась в школе с его родителями.

— Но я не люблю его, мама.

— А мужчин и нечего любить, — это подала голос тетя Эми.

— Но разве ты не любила папу, мама? — В ее устах это прозвучало не как вопрос, а как обвинение.

— Ну конечно же; я любила его, — в голосе матери послышались возвышенные ноты. — Но тетя Эми имеет в виду, что… ну… мужчины устроены иначе. И поведение, и ход мыслей у них иные, чем у женщин. Взять, к примеру, твоего отца. Понять его было крайне трудно. Это был импульсивный, порывистый человек, он был не прочь выпить. Женись он не на мне, а на другой, он мог бы плохо кончить.

— Я ни разу не видела, как он пьет, — встала Анна на защиту отца.

— Разумеется, не видела. Ведь был сухой закон, я не держала в доме ни капли спиртного. Я отучила его от этой привычки, прежде чем он успел стать ее рабом. А вначале у него была масса дурных манер. Ты же знаешь — его бабушка была француженкой.

— У кого в жилах латинская кровь, те всегда немного сумасшедшие, — поддакнула тетя Эми,

— Папа вовсе не был сумасшедшим! — Анна вдруг пожалела, что не знала своего отца лучше. Казалось, что это произошло так давно… тот день, когда он вдруг пошатнулся прямо здесь, на кухне; Ей тогда было двенадцать лет. Не сказав ни слова, он тихо осел на пол и так же тихо умер, прежде чем успел приехать врач.