Любовник из прошлого   ::   Брюс Виктория

Где-то вдали я услышала странный звук, напоминавший голос какой-то неведомой мне птицы; я не сразу поняла, что это мои собственные стоны.

Мы жадно ласкали друг друга, и мое тело ныло сладкой дурманящей болью; неповторимые слова любви волшебной музыкой звучали в моих ушах.

Я видела, как светится в полумраке его влажное от пота тело; казалось, что этому безумию не будет конца...

Некоторое время я неподвижно лежала в его объятиях, потом медленно открыла глаза. Мягкий свет падал мне на лицо, легко проходя сквозь завесу шелковистых волос, волшебным ореолом окружавших прекрасное лицо Дэвида. Этот свет, хотя и очень слабый, почти ослеплял меня... впрочем, виной всему была, конечно, красота мужчины, лежавшего рядом со мной. Но не настолько я была ослеплена, чтобы не заметить характерного блеска в его глазах. Этот взгляд был подобен взгляду волка, еще не остывшего после удачной охоты. Этот голодный взгляд сказал мне, что скоро мой любимый вновь воспрянет, полный сил, готовый снова и снова дарить мне наслаждение. Впрочем, я не слишком опытна в делах любви...

– Хорошо тебе, дорогой? – спросила я неуверенно: на мгновение мне показалось, что он недоволен чем-то.

– С тобой? Всегда. – Его голос звучал так искренне, что я разозлилась на себя за свои сомнения.

Он страстно поцеловал меня в губы, его бедра снова заскользили по моим, наполняя меня любовной силой. Дэвид незаурядный мужчина, я не устаю повторять это!

– А ведь мы, кажется, собирались уезжать сегодня. – Дэвид мазал маслом аппетитную сдобную булочку. На мгновение прервав это приятное занятие, он наклонился над белой льняной скатертью, покрывавшей стол, и остановил на мне взгляд своих ясных голубых глаз. Венецианская комната «Арлингтона» – смесь розового, лилового и зеленого – проигрывала очарованию этих глаз, хотя и была оформлена с большим вкусом. – Напряжение вчерашнего дня утомило тебя. Ты можешь храбриться, делать вид, что полна сил, но я-то вижу, что это не так.

После ночи, первая половина которой прошла в беспокойных метаниях по постели, а вторая – в объятиях Дэвида, я была готова согласиться с ним. Но вместе с тем я чувствовала, что не могу до конца поверить рассказам тети Джозефины о причинах исчезновения моего отца: связанная прожитыми годами и узами родства, она не могла быть объективной и беспристрастной.

Не более беспристрастной, чем я сама, я хорошо понимала это. Получив шанс разрешить наконец-то загадку моего прошлого, я не хотела терять его.

– Я не успокоюсь, пока не выясню все до конца. Смотри на это так: то, что я знаю сейчас об отце, ужасно, хуже, кажется, и представить себе нельзя. Но именно поэтому все, что мне удастся узнать о нем дополнительно, может быть только лучше.

Прежде чем ответить, Дэвид поднес к губам изящную китайскую чашку; его мизинец при этом изогнулся не менее изящно: мой муж пил свой утренний чай. В такие мгновения он напоминал мне дирижера, вдохновенно сжимающего свою палочку; рука неподвижно замерла в воздухе, выдерживая особенно длинную фермату (Пауза или длинный проигрыш в музыкальном произведении.). Познакомившись с остальными Вестшайрами все они были благовоспитанны, держались строго, и все как один со слегка изогнутыми мизинцами, – я поняла, что это их фамильный признак. У меня был мой нос, у Дэвида – его мизинец.

Он поставил чашку, его великолепный подбородок упрямо выдвинулся вперед.

– Зря мы приехали сюда в июле здесь сейчас слишком жарко для того, чтобы цивилизованные люди рисковали надолго покидать свой дом. – Его рука опустилась на стол прямо передо мной в вежливом, но решительном жесте. – Даже зверье, которого тут тьма-тьмущая, ведет в это время преимущественно ночной образ жизни. Ну, опоссумы, броненосцы, ты знаешь...