Портреты   ::   Кендал Джулия

Аннотация: Позже Клэр будет говорить, что все было предопределено... Тем летом ей было совсем не до любви, даже мыслей об этом в голову не прихо­дило... Но страсть явилась к ней в облике Макса Лейтона – очарова­тельного и трогательного Макса, чьи пламенные губы и точеный про­филь заставляли ее трепетать от желания. Все было прекрасно: она – одаренная художница, он ­известный художественный кри­тик. Их сблизил талант, а страсть соединила в объятьях. И Клэр на­конец удалось познать совершен­ство и законченность мира...

Но на пути к счастью встала прегра­да – прошлое Макса. Отзвуки по­стыдных тайн и полузабытых об­винений разрушили хрупкое счастье Клэр, угрожая всему, чем она дорожила, и даже самой жизни.

---------------------------------------------

Джулия Джей Кендал

ПРОЛОГ

По его виду никак нельзя было сказать, что это ребенок, потерявшийся в необитаемой пустыне, вдалеке от всякого жилья.



Антуан де Сент-Экзюпери



Когда разразился скандал, я еще училась в художественной школе в Париже и, как это сплошь и рядом со мной случается, не запомнила никаких подробностей. Я, разумеется, слышала о Дэвиде Бэнкрофте и даже видела его однажды на выставке моего приятеля в Лондоне, но в то время мое профессиональное мастерство еще не достигло того уровня, когда начинаешь интересоваться художественными критиками. И все же его чудовищная смерть наделала шуму даже в Париже. Я, правда, вскоре уехала на этюды в глухое местечко в Альпах и больше ничего об этой истории не слышала. Тогда я и представить себе не могла, что все это так близко коснется меня. На самом деле все началось пять лет спустя перед моей первой выставкой, и особенно ясно я вижу один день – день, словно вобравший в себя все то длинное и восхитительное французское лето.

Я помню то утро так отчетливо, как будто это было сегодня. Я только приступила к портрету Гастона, портрету, которому было суждено вовлечь меня в ужасную историю предательств и убийств и навеки изменить течение моей собственной жизни. Но обо всем этом мне предстояло узнать много позже. Тогда все казалось простым и понятным, И мне было важно только суметь передать на холсте, что такое Гастон.

– Гастон! Умоляю! Ты можешь побыть в покое?

Но было поздно, – я обращалась к пустому, залитому ярким солнечным светом пространству. Гастон был самым замечательным ребенком на свете, но и самой отвратительной моделью. Пытаться писать его было все равно, что писать натюрморт под названием «Перышко во время урагана».

Я оставила попытки работать, отложила уголь в сторону и принялась за ним наблюдать. Гастон – чудное созданье с густой шапкой непослушных темных волос, огромными карими глазами и напоминающим розовый бутон ртом, наподобие тех, что так любил писать на потолках часовен Микеланджело. Правда, сходство Гастона с ангелом на этом кончалось. В остальном он был типичным девятилетним мальчишкой: неуемное любопытство, помноженное на безостановочную болтовню, прямая как стрела фигурка, утратившая плавность детских линий, но еще пока не ставшая по-юношески угловатой. Длиннющие загорелые ноги с вечно ободранными коленками, торчащие из-под потертых коротких штанов, мелькали в данный момент у меня перед глазами, в то время как их хозяин носился как угорелый по лугу, на котором мы, точнее я, сидела, оглашая воплями окрестности. В конце концов он устремился ко мне подобно заходящему на посадку бомбардировщику.