Последняя любовь царя Соломона   ::   Сандлер Шмиэл

Неуклюжая мебель в стиле барокко, вычурные декоративные стены, выкрашенные в успокаивающие нежно-розовые тона, и высокие резные окна, занавешенные тяжелыми малиновыми портьерами.

Несмотря на тона и малиновые занавеси, я не успокоился и Тип, заметив мое волнение, сказал как бы невзначай:

— Доверьтесь этой женщине, Ваше Величество, все будет как в лучших домах Израиля, не надо волноваться.

— А я и не волнуюсь, с чего вы взяли?

— Я в этом не сомневаюсь, Ваше величество, я просто хотел просить вашего разрешения приступить к службе.

Согнувшись в холопском поклоне, тип смиренно ждал моих распоряжений.

— Разрешаю.

Ну и прощелыга же этот Тип, без мыла в жопу залезет.

Типяра щелкнул каблуками, развернулся и пошел к портному — шить мундир фельдмаршала.

Я огляделся, царская кровать была необъятных размеров, взвод солдат можно было разместить. Пощупал свежие пушистые простыни и обратил внимание на бархатную штору за кроватью, которая явно что-то скрывала.

Я отдернул тяжелый кроваво-красный бархат и взору моему открылся чудесный вид на огромный бассейн с прозрачной голубой водой.

У меня перехватило дыхание.

«Ух, ты, красотища-то какая!»

Служка стоявший у бортика с трамплином, согнувшись в поклоне, знаками предложил моему величеству освежиться.

Я не заставил себя долго упрашивать, быстро скинул потертые джинсы и пропахшую потом рубашку, которую жена купила на барахолке в Яффо, и с душераздирающим воплем сиганул с трамплина в ласковую воду.

Когда я вышел из бассейна, моя рвань уже куда-то исчезла. Готовый к услугам слуга, мигом растер меня мохнатым полотенцем и накинул на плечи расписной халат с золотой шестиконечной звездой на спине.

Вместо дырявых башмаков, которые я носил уже второе лето, я обулся в остроконечные сафьяновые сапожки с вздернутыми носками и подпоясался цветистым атласным платком.

Второй прислужник с тяжелым тюрбаном на выбритой голове, на одном подносе подал корону, а на другом рюмашечку прохладного напитка, который по вкусу напоминал мне пятидолларовый коньяк «Наполеон».

Лысую голову слуги я разглядел, когда в порыве подобострастия он изогнулся очень уж низко и тюрбан камнем свалился с его темени.

Прополоскав глотку бодрящим напитком, я уверенно вошел в царские покои и обнаружил здесь Веронику.

Она была окутана в газовую тунику, сквозь которую просвечивало ее гибкое стройное тело. Длинные ноги, смуглый соблазнительный живот, пышная грудь, которая потрясла меня на параде и мягкий уютный зад, суливший простому смертному несказанное удовольствие.

Запястья рук и ног были перехвачены золотыми браслетами, а нежную шейку обрамляло ожерелье из белоснежного жемчуга.

При виде главной фрейлины я вспомнил, что Тип представил ее как педагога и, признаться, оробел.

По природе я человек робкий, был, во всяком случае, до сих пор. Педагоги, например, в школе подавляли меня своим авторитетом. И сейчас, перед ней, мне почудилось, что я стою у доски, не зная урока, а она, строгий учитель, ждет минуты, чтобы выдать мне очередную порцию морали.

Этих порций за всю мою унылую и порядком поднадоевшую мне жизнь, было такое разнообразное множество, что к тридцати годам я был, кажется, самым аморальным человеком в стране.

Все, что навязывается, приводит к обратным результатам. Нет, я не делал людям зла и ни с кем не сорился, но дошел до того, что за двенадцать лет супружеской жизни ни разу не изменил своей законной жене. Иные полагают, что так, по сути, должно и быть в идеале. Но я категорически против подобного мнения.