Роковое сходство   ::   Гэфни Патриция

Он откинул голову назад, прислонился затылком к сырой стене и закрыл глаза. Сквозь зарешеченный глазок в обитой железом двери было слышно, как где-то беспрерывно капает вода. И еще до него доносился чей-то приглушенный плач.

– Немудрено, что судья не купился на твою байку. Уж больно все странно выглядит. Она же не случайная девка, ты был с ней хорошо знаком, и тут выясняется, что она в положении и… Ай!

Болтун схватился за коленку, отполз к своей стене и начал ругаться.

Совесть мучила Броуди всякий раз, когда приходилось пинать Болтуна. Его сокамерник не мог дать сдачи: ноги у него были слишком коротки и не доставали через разделявший их, усыпанный грязной соломой проход. Но угрызения совести казались не слишком дорогой платой за тишину и покой. Броуди примирился с необходимостью платить эту цену, когда Болтун уж очень его допекал, а это случалось частенько.

Впрочем, терпеть осталось недолго. Его самого повесят через три дня, а Болтуну… Силы небесные, Болтуна должны повесить уже сегодня! Броуди остановил пристальный взгляд светлых глаз на тщедушной фигуре, скорчившейся у противоположной стены. Болтун продолжал хныкать, потирая коленку. Сколько же ему лет? Трудно сказать. На нем столько грязи… и эта косматая борода с проседью… Сорок? Пятьдесят? Броуди уже почти смирился с мыслью о том, что ему самому предстоит умереть, не дожив до тридцати, но так и не смог преодолеть досаду из-за того, что ему, как оказалось, не суждено умереть в море. Он всегда верил, что найдет последний приют на дне морском.

– У тебя есть семья, Болтун? – спросил он почти участливо.

– Нет… – Болтун на секунду задумался. – Да откуда же мне, черт побери, это знать? – Потом решительно повторил: – Нет. А у тебя?

Привычное слово «нет» едва не сорвалось с языка у Броуди: на протяжении последних четырнадцати лет он давал такой ответ каждому, кто интересовался его семейным положением. Но какой смысл отрицать это?

– У меня есть брат, – задумчиво проговорил он. – Его зовут Николасом. И еще… не исключено, что у меня есть отец.

Последнее слово даже произносить ему было как-то непривычно.

В маленьких черных глазках Болтуна вспыхнул огонек любопытства.

– Как это понимать? Что значит: «Не исключено, что есть отец»?

Слегка передвинувшись на тощем соломенном тюфяке, чтобы облегчить ноющую боль в прикованной кандалами к стене левой руке, Броуди согнул колено и оперся на него подбородком.

– Я хочу сказать, что он, возможно, все еще жив. Но точно я не знаю. Не видел его с тех пор, как мне исполнилось шесть.

– Правда? А как его звать?

Тут Броуди улыбнулся:

– Его зовут Риджис Ганн. Седьмой граф Бэттиском. – На этот раз он охотно присоединился к хриплому смеху Болтуна, вскоре перешедшему в надсадный лающий кашель, который мучил его в последние дни все чаще.

– Ты не заболел, Болтун?

– Вроде бы нет… – Болтун помолчал и добавил почти равнодушно: – Да и какая, черт побери, разница?

На это у Броуди не нашлось ответа. Он уже сожалел о своей поспешной, хотя и вызванной добрыми намерениями откровенности. Его слова открыли в самом дальнем уголке памяти заветную дверь, которую он запер давным-давно и поклялся никогда больше не отпирать. Разумеется, время от времени он нарушал данное самому себе слово. Дважды за последние годы ему даже довелось столкнуться с Ником! Но об отце он старался не вспоминать и на протяжении четырнадцати лет ни разу не произносил его имени вслух.

Однако через три дня ему предстояло умереть. Броуди испытывал свойственный всем морякам суеверный страх перед вечностью: ее неумолимый отпечаток он сотни и тысячи раз находил в море и в небе, в необъятной бесконечности времени.