Роковое сходство   ::   Гэфни Патриция

Но что-то таинственное, связывающее его душу с грешной землей, подсказывало ему, что конец близок, и если он сейчас не сумеет примириться с обстоятельствами своей жизни, со своей семьей, его плоть будет гнить, а кости обратятся в тлен, и другого шанса что-то поправить уже нигде и никогда не будет.

И все же ему было нелегко. Просто невыносимо. Невозможно отказаться от целой жизни, заполненной чувством жестокой обиды, только из-за того, что пришло время умирать. Он был убежден, что отец сполна заслужил его ненависть. Вот Ник – другое дело. Что касается Ника…

Раздалось лязганье засова, и железная дверь со скрипом распахнулась. На пороге стояли двое охранников и священник. Броуди бросил на Болтуна сочувственный взгляд. Они одновременно поднялись на ноги.

Болтун заплакал. Один из охранников расковал его запястье, а другой взял за свободную руку. Колени у Болтуна подломились, его пришлось волоком тащить к двери. Броуди прижался спиной к холодному камню, не желая смотреть, но чувствуя себя не в силах отвести взгляд. Внезапно Болтун вырвался из рук стражников, однако не сделал попытки бежать.

Вместо этого он упал на колени, потом лег на бок и свернулся клубочком, как зародыш в материнской утробе, и жалобно заскулил. Охранник пнул его ногой, другой последовал примеру своего напарника. Священник стоял, опустив глаза в молитвенник, и не вмешивался в происходящее.

Сам не понимая, что делает, Броуди окликнул Болтуна. Осужденный на смерть вскинул голову и посмотрел на него. Лицо Болтуна было искажено страданием.

– Как тебя зовут? – спросил Броуди. – Как твое имя? Твое настоящее имя?

Охранники замешкались. Болтун приподнялся на локте, держась за ребра и слизывая кровь с разбитой губы. Он долго смотрел на Броуди, не говоря ни слова, но вот наконец дымка предсмертного страха, застилавшая его глаза, немного рассеялась.

– Джонатан, – прохрипел он.

– Джонатан? А дальше?

– Болт. Мое имя – Джонатан Болт.

Броуди протянул ему руку:

– Прощай, Джонатан.

Кто-то из охранников пробормотал невнятную угрозу, но ни один из них не сделал попытки остановить Болтуна, когда тот поднялся с пола и протянул руку Броуди. Руки у, обоих тряслись, ладони покрылись потом, но чем дальше, тем крепче становилось их пожатие.

– Ну что ж, похоже, мы увидимся в аду, – проговорил Болтун.

Голос у него дрогнул, но подбородок отважно вздернулся, и на мгновение Броуди как будто увидел тень прежнего Болтуна – говорливого и задиристого, как петух. Он еще крепче сжал пальцы обреченного и попытался улыбнуться.

– Да, похоже на то. Благослови тебя бог, Джонатан.

И опять глаза Болтуна наполнились слезами, но он смахнул их.

– Благослови тебя бог…

Но охранникам уже надоело ждать: они грубо вытолкали своего пленника из камеры.

– Задай им жару, братец… – последнее, что успел услышать Броуди.

В голосе Болтуна слышалась отчаянная бравада. Дверь с лязгом захлопнулась, и в камере воцарилось жуткое молчание,

Броуди с содроганием уставился на пустой наручник, свисающий с противоположной стены. За десять дней, проведенных взаперти в обществе Болтуна, у него не раз возникало желание задушить своего сокамерника собственными руками, но сейчас он готов был отдать все на свете, лишь бы вернуть его назад.

Его охватило беспросветное отчаяние, куда более страшное, чем все, что ему доводилось испытывать прежде. Всю свою жизнь он просто плыл по течению, принимал мир таким, какой он есть, полагая, что смерть действует по собственному расписанию и тревожиться о дате своей кончины – значит попусту тратить время.

Но неожиданно жизнь повернулась к нему безобразной стороной: прежнее благодушие больше не спасало и не приносило утешения. Кто-то убил Мэри и ребенка, которого она носила.