Розамунда, любовница короля   ::   Смолл Бертрис

Некоторые обитатели Фрайарсгейта дарили девушке собственноручно сделанные безделушки: гребень из яблоневого дерева, украшенный двумя голубками среди цветов яблони, кожаный футлярчик для иголок, выстланный красным фрайарсгейтским фетром. Женщина, выигравшая на празднике синюю ленту, вышила ее обрывком золотой нити, добытой бог знает где, и отдала хозяйке со словами:

— Она прекрасна, моя маленькая госпожа, но куда больше подходит вам, чем жене пастуха. Смотрите, я расшила ее звездами, чтобы вы помнили ночное небо над Фрайарсгейтом, когда станете жить среди богатых и знатных. Вы вернетесь к нам, миледи?

Ее обветренное лицо светилось искренним беспокойством.

— Как только мне позволят, Энни, клянусь! — выпалила Розамунда. — Хорошо бы вообще никуда не ехать, но, боюсь, дядя вновь попытается получить надо мной опекунство. Так я по крайней мере буду в безопасности.

Энни кивнула.

— Похоже, у богатых немало своих бед, — заметила она.

Розамунда рассмеялась.

— И не говори, — согласилась она. — В этой жизни ничто не достается просто.

Назавтра во Фрайарсгейт неожиданно явился дядя Ричард и привез с собой из аббатства молодого священника, отца Мату. Последний с первого взгляда понравился Розамунде и Эдмунду. Среднего роста, довольно полный, с веселыми голубыми глазами, сверкавшими из-под клочковатых бровей, с детским лицом и розовыми щеками, он к тому же оказался ярко-рыжим, если судить по остаткам волос, окружавших тонзуру.

— Я благодарен, миледи, — с поклоном начал он, — за честь, которую вы мне оказали.

— Житье здесь не очень привольное, поскольку обязанностей у вас будет много. Но еда у нас обильная, крыша вашего дома не протекает, и дымоход прочищен.

— Я буду ежедневно служить мессу, — пообещал он, — праздновать дни всех святых, но сначала обвенчаю всех, кому это нужно, и окрещу детей.

— Непременно! — воскликнула Розамунда. — Мы все вам рады.

— А когда вы вернетесь, миледи? — осведомился священник.

— Когда мне позволят, — вздохнула Розамунда.

— Пойдем, — велел Эдмунд, видя, что племянница опять расстроилась. — Покажем доброму отцу его дом. Обедать станете в зале, вместе со мной, отец Мата. Я буду рад компании.

Он направился к каменному коттеджу рядом с церковкой.

* * *



Утро первого сентября выдалось облачным и ветреным, собирался дождь. Тем не менее сэр Оуэн настаивал, чтобы они не задерживались. Он знал, что чем дольше они тянут с отъездом, тем труднее Розамунде решиться: несмотря на все усилия, страхи явно ее одолевали. На рассвете отец Мата отслужил раннюю мессу. В зале уже был накрыт завтрак.

Корки свежеиспеченного хлеба, еще теплые, были наполнены овсянкой, но Розамунда не могла есть. Желудок судорожно сжимался.

— Нельзя отправляться в дорогу голодной, — твердо сказал ей сэр Оуэн. — Это лучшая еда, которую ты получишь за много дней. Странноприимные дома монастырей и церквей отнюдь не славятся едой или напитками. Ты будешь голодна весь день, если не поешь сейчас.

Розамунда послушно сунула ложку в пересохший рот.

Каша легла в ее животе горячим камнем. Она пригубила вина с водой, показавшегося ей кислятиной. Откусила сыра, слишком, на ее вкус, сухого и соленого. И наконец робко поднялась.

— Наверное, пора.

Слуги выстроились в ряд, чтобы пожелать ей счастливого пути. Она со слезами на глазах распрощалась с ними Женщины заплакали. Розамунда вышла во двор, но и там столпились люди. Девушка неожиданно повернулась.

— Я забыла погладить собак! — воскликнула она, бросившись назад.

Остальные терпеливо дожидались ее возвращения.

— Интересно, — пробормотала она, показываясь в дверях, — окотилась уже Пусскин или нет? Пойду в конюшню, посмотрю.

И она снова исчезла.

— Как только она снова появится, Эдмунд, усади ее на лошадь хотя бы силой, — раздраженно бросила Мейбл.