Последний сеанс   ::   Черняков Юрий

Надя, казавшаяся ему в утренние сумерки такой покорной, любящей и податливой, при свете дня становилась угрюмой, несдержанной и несговорчивой. И постоянно куда-то уходила... Подчиненные ни в чем уже не противоречили, но сделались инертными и безынициативными, работающими из-под палки. Чувствуя это глухое, нарастающее сопротивление, Складовский, никогда не повышавший голоса, со всеми только на вы, а с работягами за руку, стал неузнаваем. Он взял привычку стучать по столу, хотя до ожидаемого всеми пся крев еще не дошел...

Он уволил Степана Калягина, добродушного и самого молодого из начальников цехов, посмевшего ему перечить на оперативке. А когда за него вдруг вступилась Надя, устроил ей дикую сцену: Ах, вот это кто! О чем после искренне жалел и просил прощения...

Послушай, Юзя, - сказала она, когда все утихло. - Ты не забыл, за что мне дали срок? За то, что не дала одному большому начальнику. И на десять лет сделали подстилкой для лагерной охраны и проверяющих комиссий.

Я по гроб тебе обязана, но ты меня не купил, ясно? Не моя вина, что такой уродилась! И меня это кино заставляли через колючку показывать. Мол, лучше после этого работают и норму перевыполняют. А пока не покажу - никакого энтузиазма. Они и привыкли. Мне и самой понравилось. А ты как думал? План сделал, потому что с завода сутками не вылезаешь? Разобрался бы сперва, а после окна закрашивал...

Урезонивали его и на расширенном райкоме: Смотри, что у теб творится! А ведь были лучшие в районе показатели по пьянству и бандитизму. Хотели твой вагоноремонтный переделать в вагоностроительный, вышли с этим предложением в наркомат, а теперь что прикажешь делать? Женился, понимаешь, на бывшей проститутке, потерял голову - и вот результат! Словом, или наведи железный порядок, или... Ты же можешь, когда захочешь! И мы со своей стороны примем надлежащие меры. Уже арестован за рецидив антисоветской деятельности известный тебе Яков Горелик. Словом, создали тебе все условия для спокойной работы.

Тут все заулыбались и по-свойски подмигнули растерянному Складовскому. Что я натворил! - думал он про себя, слушая старших товарищей по партии. Вот почему Яши нет на месте уже неделю! Да не голову я потерял! Я лицо потерял. А уж потом - голову... Но я наведу, наведу порядок! Чего бы это ни стоило! Всем докажу, что этих результатов добился я сам, а не моя жена, показываясь голой всему заводу!

Но промолчал. Только кивнул в знак согласия.

Когда он сказал Наде об аресте Яши, та равнодушно пожала плечами безупречной лепки: Доигрался. Говорила ему: брось эти стишки! Никому это не надо. Или пиши про что другое... Потом внимательно посмотрела на мужа: - Или его за что другое посадили? Так он же там помрет!

Зато возмутились работяги: Яшку-то за что, сволочи! Муху не обидит.

Между тем Складовский стал наводить железной рукой дисциплину. И чем больше мерещилось, что над ним смеются, тем больше ожесточался!

Пошли под суд прогульщики и опаздывающие, чего прежде он старательно избегал, несмотря на грозные постановления директивных органов.

Но это не имело, казалось, ни малейшего воздействия на контингент. Напугал ежа голой жопой! - сказала жена. - Какая им разница, где отбывать? И была права. Чем оглушительнее народ напивался, тем меньше отличался Соцгородок от привычной зоны. Некоторые по пьянке составляли планы побега. И однажды таки бежали темной ночью, и вернули их с милицией через несколько суток, притихших, продрогших, протрезвевших.

Складовскому бы опомниться, но он будто закусил удила. Уже бессильный что-то исправить, он начал мстить. Мстить всем, кто, как ему казалось, наслаждался его позором. И покусился на святая святых: приказал начинать последний киносеанс в клубе не позже семи вечера.