Средство от облысения   ::   Нестерова Наталья

 – Э-э-э… Петр Сергеевич, правильно? Не могли бы уточнить некоторые детали?

– Еще лучше – начать сначала, – сказала Алла, не отрывая глаз от блокнота.

– Всем интересно! – заверила Настя, которой интересно вовсе не было, но если дядя Родион так разгорячился!

Володя, пока Канарейкин начинал сначала, ушмыгнул на кухню, где был телефон, и позвонил Егору Иванову.

– Слушай! – возбужденно заговорил Володя. – Тут такая петрушка! Ворованные идеи – чепуха, мелочь, дорожки ведут далеко и высоко!

Он пересказал Егору информацию Канарейкина. Следователь не только не обрадовался новым данным, не только не попытался ввернуть какую-нибудь байку или анекдот, но даже разозлился и повысил голос:

– Я же вас просил! Кто вас просил? Хотите под программу защиты свидетелей? Обеспечу! Тебе тут не Америка! Знаешь, где я тебе программу устрою? В тюрьме! Эх, рано тебя выпустили! Кстати, вы с Леной будете сидеть в разных изоляторах и даже перестукиваться не сможете. Куда вы лезете?! Пироги должен точать сапожник, то есть пирожник. Вовка! Я тебя как человека прошу!

– Значит, ты все это знал? – сделал вывод Володя.

– Вопрос, откуда ты знаешь?

– От верблюда! Верблюд, он же Канарейкин, сидит у меня дома и исповедуется. – Володя прислушался. – Вот уже закончил про детские годы и перешел к отрочеству.

– Почему у тебя? – удивился Егор. – В общем, так! Пусть Канарейкин завтра придет ко мне в одиннадцать, нет, в двенадцать. И принесет подробное чистосердечное признание. Лучше – в трех экземплярах. У нас опять в ксероксе чернила кончились. Вот жизнь! Чернила раньше квартала заканчиваются. Володя! Дай мне крепкое мужское слово, что самодеятельности разводить не будешь!

– Может, мне Лену с детьми к родителям в Сибирь отправить? – разволновался Володя.

– В Сибирь мы всегда успеем. Пока! Ты слово дал! – напомнил Егор и отключился.

Володя вернулся в гостиную. Канарейкин рассказывал о своих первых изобретениях, сделанных тридцать лет назад. В качестве референтного лица, к которому обращал пламенную речь, Канарейкин выбрал Милу, юриста-нотариуса. И очень нервировал Гену, провоцировал на ядовитые вопросы и уточнения. Алла прилежно стенографировала и просила по буквам медленно диктовать технические термины.

Иван Лобов крутился вокруг изобретателя и делал снимки. Канарейкин вздрагивал от вспышек фотокамеры.

– Вот, возьмите. – Володя протянул Канарейкину листок. – Здесь фамилия, имя, отчество, рабочий телефон и адрес следователя. Он ждет вас завтра в двенадцать с чистосердечным признанием в трех экземплярах.

– В трех разных? – опешил изобретатель.

– Просто копии, – успокоил Володя и не стал говорить, какие материальные трудности испытывают органы правопорядка.

Володин жест настолько походил на блатное протежирование – мол, следователь у нас свой, карманный, что все опешили. Только Канарейкин возликовал:

– Я скажу, что от вас, да? Огромное спасибо! Елена Викторовна! По гроб жизни!

Он до выхода рассыпался в благодарностях, и Лена с Володей испытывали неловкость людей, которые только сказали, где анализы сдают, а вовсе не обещали хороший результат.

– Дядя Родион! – Насте хотелось поучаствовать в творческом процессе писателя. – Ведь это прекрасная идея: человека убивают из-за шпунделя!

– Шпинделя, – автоматически поправил Гена.

И склонился к уху жены. Он весь вечер ей что-то шептал. Красное ухо Милы с дорогой сережкой напоминало приплюснутую креветку с бриллиантовой висюлькой.

– Если вокруг тебя будут виться такие шпиндели, даже если они шпундели, то я за себя не отвечаю!

– Родик! – нахмуренно проговорила Алла, рассматривая свои записи. – Многие технические детали, термины... не гарантирую. Но мы всегда можем проконсультироваться у Лены.

– Я репетитора по английскому прогулял, – сообщил Ваня. – И не жалею.