Царьградская пленница   ::   Волков Александр

- У дяди? А что там делает твой дядя? - удивился Зоря.

- А он монах, - пояснил Неждан. - Это отцов брат. В миру его Громом звали, а ныне он Геронтий: Да, послушай, все забываю спросить, как твое крещеное имя?

- Мое? - Зоря застеснялся. - Мое крещеное плохое. - И парнишка по складам выговорил: - И-у-ве-на-лий.

- Ой-ой-ой! - Неждан свистнул. - Натощак и не вымолвишь! Еще Венька ничего, а уж И-ве-у: Нет, не скажу! Это кто ж тебя так нарек?

- Батя попов не любит, не хотел нашему рыбу даром давать. А поп все серчал на него и баял: "Ну, будешь меня помнить"! Вот я и пошел с таким имечком.

- Ну, это все пустое! - рассмеялся Неждан. - Ты для меня завсегда будешь Зорька, а я тебе Нежданка: Ну, пошли к дяде!

- А он не осердится, что мы без зову пришли? - робко спросил Зоря.

- Ну нет, - уверенно молвил Неждан. - Он не таков. И хоть всему Киеву известен, а любого человека во всяк час с нуждой примет. Его за справедливость повсюду уважают.

Зоря заколебался. Идти ему, сыну простого смерда, к такому знатному человеку?..

Друг насмешливо посмотрел на него.

- Да что ты боишься, чудак?

Зоря нехотя пошел за Нежданом.

Как видно, летописец в монастыре пользовался большим уважением. Не в пример прочим иноческим каморкам, его келья была обширная, теплая, с окном, выходившим на юг. В ней удобно было заниматься чтением и письмом.

Неждан постучал в дверь и сказал уставные слова:

- Во имя отца, и сына, и святого духа!

- Аминь! - раздалось из кельи.

- Дома! - обрадовался племянник. - А то по месяцу его не бывает: в другие города уезжает.

- Зачем? - удивился Зоря.

- Про разные дела узнаёт, что там случились, и в летопись записывает.

Неждан и Зоря вошли, до земли поклонились обитателю кельи. Геронтий был уже стар, но еще бодр и прям, с величавой осанкой. В монахи он ушел в юности, прельщенный возможностью изучить книжную премудрость. Это ему удалось, и теперь он славился в Киеве как один из первых грамотеев и единственный летописец.

Геронтий ни перед кем не унижался, даже с большими боярами держался как равный, зато с низшими старый монах был неизменно приветлив в обращении.

- А, это ты, Василий, - ласково сказал Геронтий, увидев племянника. Всё ли дома подобру-поздорову?

- Все ладно, - ответил парень. - Батюшка с матушкой велели тебе кланяться. - Неждан снова поклонился.

- За привет спаси бог. Это кто же с тобой?

- Это друг мой на всю жизнь. Без него меня на дне речном раки бы ели.

И Неждан рассказал о том, что недавно случилось с ним на реке. Монах горестно изумлялся, вздыхал. Закончив свой рассказ, Неждан промолвил:

- А мы с Зорькой пришли посмотреть, как ты летопись пишешь.

- Вот что вам желательно увидеть, отроки? Се - доброе желание, и я вас удоволю.

Геронтий снял с полки пергаментный свиток, баночку с чернилами, отточенное гусиное перо. Он развернул свиток на столе, прижав его сверху и снизу чисто вымытыми камешками, и шутливо сказал, обмакнув перо в чернила:

- Какое же памятное событие запечатлеет в сей день мое перо? Не то ли, как некий неразумный отрок искушал судьбу худыми деяниями и за то чуть не принял безвременную кончину?

Неждан покраснел и умоляюще пробормотал:

- Не надо, дядя, не надо, я ведь больше не буду!

Геронтий добродушно рассмеялся.

- Попугал я тебя, чадо. Невместно было бы заносить такое в летопись, где повествуется о событиях важных в жизни народной. Вот я как раз приступаю к рассказу о том, как печенеги разорили о прошлом годе княжью вотчину Черторый:

Зоря так и замер, прислушиваясь. А монах медленно читал появлявшиеся на пергаменте строки:

- "Лета от сотворения мира в шесть тысяч пятьсот тридцать осьмое в месяце травне, набежали злые нехристи на вотчину Черторыйскую, яже расположена в четырех поприщах от стольного града Киева.