Черная книга   ::   Гроссман Эренбург В.Гроссман И.Эренбург

Вызвали еще одного рабочего по имени Мотл, которого немцы звали Макс. Он был в кандалах, ему приказали и нас заковать.

Это были цепи из звеньев, толщиной немного меньше пальца. Их накладывали на ногу, пониже колена, примерно там, где оканчиваются сапоги. Цепь свисала до земли; чтобы она не мешала ходьбе, половину цепи разрешили веревкой подвязывать к поясу.

Когда все прибывшие были закованы в цепи, появился начальник, штурмфюрер.

Это был утонченный садист, ему было лет 30. Он был щегольски одет, на нем были белые замшевые перчатки до локтя. Сапоги блестели, как зеркало. От него очень сильно пахло духами. Он держал себя очень высокомерно не только с нами, но и немцев охранников держал в неимоверном страхе.

Нас выстроили, он спросил каждого – откуда он. Мы с Костей Потаниным сказали, что мы не понимаем его (я все время скрывал знание немецкого языка). Старший рабочий Франц переводил. Штурмфюрер говорил по-еврейски и по-польски, кое-как он объяснялся по-русски.

Когда дошла очередь до меня и он спросил: "Откуда ты?", я ответил, что из Москвы.

Штурмфюрер насмешливо сказал: "Люксус город Москва" и посмотрел на меня в упор. Я ответил: "А что, не любишь Москву?" Переводчик Франц затрясся, он перевел мои слова в очень смягченном виде. Штурмфюрер замахнулся, но не тронул меня.

Он сказал, что мы будем работать на важной работе государственного значения "Не пытайтесь снять кандалы, потому что их будут проверять несколько раз в сутки, при малейшей попытке бежать вы будете расстреляны. Не думайте бежать, потому что из Понар никто не уходил и никто никогда не уйдет". Потом началось перечисление: за малейшую по- пытку к бегству – расстрел. Во всем мы должны слушать команду начальников, за малейшее нарушение-расстрел. Мы должны выполнять правила внутреннего распорядка-иначе расстрел. Должны прилежно работать, кто будет обвинен в лени – расстрел. Он говорил очень долго, и мне стало ясно: умереть здесь нетрудно-После этой назидательной речи он ушел. Мы стояли на дне ямы, там была одна женщина и из глубины ямы вышла вторая. Мы стали с ними беседовать.

Мы фазу задали им вопрос – будут ли нас кормить. Они ответили: "Об этом вы не беспокойтесь, кормить вас будут, но выйти живыми вам не удастся".

Мы зашли под навес; там был деревянный загон, который назывался бункером, и маленькая кухня. Женщины сказали, что здесь живут евреи из Вильнюса и окрестных сел. Они скрывались вне гетто, но их нашли, посадили в тюрьму, а потом привезли сюда. Канторович, о котором я уже упоминал (он был виленец), перекинулся несколькими фразами с женщинами. Они стали откровеннее и сказали, что это Понары, где расстреляны не только вилен-ские евреи, но и евреи из Чехословакии и Франции. Наша работа будет состоять в том, чтобы сжигать трупы. Это держится в величайшем секрете. Немцы думают, что женщины ничего не знают, и мы тоже не должны проговориться. При немцах надо говорить, что мы занимаемся заготовкой леса. Не успели мы все это услышать, как раздался свисток, и мы должны были подняться наверх по лестнице. Нас построили попарно и повели.

Первое, что нас ошеломило – это запах.

Надзиратель СД сказал:

– Возьмите лопаты, отбросьте песок и если увидите кости, то выбрасывайте наверх.

Я взял лопату, опустил в песок она сразу наткнулась на что-то твердое. Я отгреб песок и увидел труп. Надзиратель сказал:

"Ничего, так надо".

То была колоссальная яма, которую начали заполнять еще с 1941 года. Людей не закапывали и даже хлорной известью не заливали, это был конвейер, действовавший непрерывно. Трупы падали в беспорядке, в разных позах и положениях Люди, убитые в 1941 году, были в верхней одежде. В 1942 и 1943 гг.