Емельян Пугачев (Книга 2)   ::   Шишков Вячеслав

Дашенька действительно ходила с приёмной матерью в церковь. Всё так же ярко светит остывающее солнце, всё так же спелой рябины на ветках красным-красно, только нет милого, некому проводить Дашеньку до дому.

И вот, по случаю праздника, под вечерок приходит в гости к Дашеньке тайная подруга её Устинья Кузнецова. Капитанша сердится на Дашеньку: невместно, мол, дочке коменданта водиться с простой казачьей девкой. Но Дашенька любит Устинью за её верный характер, за девью красоту, за печальные песни.

Устя помолилась на образ с горящей лампадкой, сняла с головы шёлковый полушалок и, поцеловав Дашеньку в губы, сказала:

- А ведь я твоего суженого видела, Митрия Павлыча...

- Уж не во сне ли?

- Пошто во сне... Въяве видела, вот как тебя.

Дашенька всплеснула руками:

- Ну сказывай, сказывай, скорей, где, когда?

Девушки сели возле предзеркального столика. Устинья, пощёлкивая орехи, стала не спеша рассказывать, как она недавно гостила у тётки в Илецком городке и как в это самое время городок передался без боя толпе мятежников.

- Вот тут-то, в толпе-то этой, я и усмотрела сержантика-то твоего...

- Ой, да очнись, Устинья! Что ты, в какой толпе?

- Да в той самой, вот в какой... Худой да длинный, а волосы-то по-казачьи острижены, косу-то ему обкорнали, и одет-то он по-казачьи, не вдруг признаешь...

- Господи, да как же он попал-то? - заметалась, всполошилась Даша. Да говорила ли ты с ним?

- А и не подумала говорить. Он рыло отворотил от меня - да ходу! Должно, чует, что совесть не чиста.

Дашенька вынула из-за пояса носовой платок, собираясь заплакать. Устинья, спохватившись, затараторила:

- Да ты, подружка, не тужи... Он и сам, поди, не рад... Я всё узнала. Он в полон попал. Казаки ладили повесить его, да сам батюшка помиловал. Вот он и остался служить ему, батюшке-т, в петлю-то не больно сладко лезть, до кого хошь доведись... Да мы твоего дружка выручим, подруженька, не горюй, ягодка моя... Вызволим!

Даша заплакала. Устинья опустилась возле неё на колени, обвила её за шею сильными руками.

- Ой, Митенька, Митенька, - заливалась слезами Даша. - Ну кто, кто его станет выручать?

- Да мы с тобой, вот кто... Я батюшке песни пела да плясала, батюшка мне пять рубликов пожаловал. Вот и поедем к нему. Уж я батюшку-т упрошу, укланяю.

- Какой это батюшка, что за батюшка такой? - насторожилась Даша, перестала плакать и осторожно сняла со своих похолодевших плеч теплые руки Устиньи.

Казачка поднялась с полу и, придвинув стул, села колени в колени с Дашей.

- Слушай, - зашептала она, озираясь на дверь. - Батюшка - доподлинный царь-государь... Вот кто батюшка.

- Это душегубец-то? Побойся ты, Устинья, бога! - воскликнула Даша, губы её задёргались.

- Да не шуми ты! - сдвинув брови, загрозилась Устинья. - Неровен час, полковник Симонов нагрянет, папаша наречённый твой. - И снова зашептала: Только ты, подруженька, молчок, никому не брякай. А я тебе вот что... Сам Иван Александрыч Творогов его за государя признал, а уж он казак умнющий да богатый.

- Стало, он умён, твой Творогов, а все достальные дураки - и папенька, и Крылов, и губернатор... Вот какое, девка, у тебя понятие... Да ты с ума сошла, чего ли? Разбойника, душегуба за царя принять! Да истинный-то Пётр Фёдорыч одиннадцать лет тому назад умер. Про это и в книгах пропечатано. Что же он, из могилы, чего ли, встал?

- Откуда мне знать, - с сердцем проговорила Устинья. - В народе говорят - похоронили подставного, а доподлинный-то государь в сокрытие ушёл.

- Эх ты, дура-дура! - потряхивая головой, укоризненно сказала Даша.

Устинья встала, накинула на голову полушалок, проговорила охрипшим от возбужденья голосом:

- Да мне что? Плевала я! Не мой суженый. Ну и сиди... Прощай!..

Г л а в а  IX

КАТОРЖНИК ХЛОПУША. ФАТЬМА РУШИТ ЗАКОН.