Графиня де Монсоро (Том 2)   ::   Дюма Александр

- И какого дьявола притащили вы госпожу в Париж? - довольно грубо спросил второй мужчина. - Что за проклятие, клянусь честью! Вечно к вашему камзолу какая-нибудь юбка пристегнута. - Э, дорогой Агриппа, - сказал тот, что заговорил первым и казался мужем или возлюбленным дамы, - ведь так тяжело разлучаться с теми, кого любишь. И он обменялся с предметом своей любви взглядом, исполненным страстного томления. - С ума можно сойти, слушая ваши речи, клянусь спасением души! возмутился его спутник. - Значит, вы приехали в Париж заниматься любовью, мой милый юбочник? По мне, так и в Беарне вполне достаточно места для ваших любовных прогулок и не было нужды забираться в этот Вавилон, где сегодня вечером мы, по вашей милости, уже раз двадцать чуть-чуть не попали в беду. Возвращайтесь в Беарн, коли вам хочется амурничать возле каретных занавесочек, но здесь - клянусь смертью Христовой! - никаких интриг, кроме политических, мой господин. При слове "господин" Шико возымел желание приподнять голову и поглядеть, но он не мог сделать этого без риска быть обнаруженным. - Пусть себе ворчит, моя милочка, не обращайте внимания. Стоит ему прекратить свою воркотню, и он наверняка заболеет, у него начнутся, как у вас, испарины и обмороки. - Но, святая пятница, как вы любите поговорить, - воскликнул ворчун, - уж если вам охота любезничать с госпожой, садитесь, по крайней мере, в карету, там безопаснее, на улице вас узнать могут. - Ты прав, Агриппа, - сказал влюбленный гасконец. - Вы видите, милочка, советы у него совсем не такие скверные, как его физиономия. Дайте-ка мне местечко, прелесть моя, если вы не против, чтобы я сел возле вас, раз уж я не могу встать на колени перед вами. - Я не только не против, государь, - ответила молодая дама, - я этого жажду всей душой. - Государь! - прошептал Шико, невольно приподняв голову, которая крепко стукнулась о камень скамьи. - Государь! Что это она говорит?. Между тем счастливый любовник воспользовался полученным разрешением, и пол кареты заскрипел под дополнительным грузом. Вслед за скрипом раздался звук продолжительного и нежного поцелуя. - Клянусь смертью Христовой! - воскликнул мужчина, оставшийся на улице. - Человек и в самом деле всего лишь глупое животное. - Пусть меня повесят, если я хоть что-нибудь в этом понимаю, пробормотал Шико. - Но подождем. Терпение и труд все перетрут. - О! Как я счастлив! - продолжал тот, кого назвали государем, ничуть не обеспокоенный брюзжанием своего друга, брюзжанием, к которому он, по всей видимости, давно уже привык. - Святая пятница! Сегодня прекрасный день: одни добрые парижане ненавидят меня всей душой и убили бы без малейшей жалости, другие добрые парижане делают все возможное, чтобы расчистить мне дорогу к трону, а я держу в своих объятиях милую женщину! Где мы сейчас находимся, д'Обинье? Я прикажу, когда стану королем, воздвигнуть на этом месте памятник во славу доброго гения Беарнца. - Беа... Шико не договорил - он набил себе вторую шишку по соседству с первой. - Мы на улице Феронри, государь, и она тут не очень-то приятно пахнет, - ответил д'Обинье, который вечно был в дурном настроении и, когда уставал сердиться на людей, сердился на все, что придется. - Мне кажется, - продолжал Генрих, ибо наши читатели уже, без сомнения, узнали короля Наваррского, - мне кажется, что я вижу, вижу ясно всю свою будущую жизнь: я король, я сижу на троне, сильный и могущественный, хотя, возможно, и менее любимый, чем сейчас. Мой взгляд проникает в это будущее вплоть до моего смертного часа. О моя дорогая, повторяйте мне еще и еще, что вы меня любите, ведь при звуке вашего голоса сердце мое тает! И в приступе грусти, которая его иной раз охватывала, Беарнец с глубоким вздохом опустил голову на плечо своей возлюбленной.