Графиня де Монсоро (Том 2)   ::   Дюма Александр

- Я стою за последнее, - сказал Можирон, - семейные дела чаще всего так и решаются, а этот заговор - самое настоящее семейное дело. Орильи с тревогой посмотрел на принца. - Одно я знаю, - продолжал Можирон, - по правде сказать, на месте короля я не стал бы щадить знатные головы. Они виноваты вдвое больше других, позволив себе принять участие в заговоре; эти господа полагают, что им любой заговор дозволен. Вот я и пустил бы кровь одному из них или парочке, одному-то уж обязательно, это определенно; а потом утопил бы всю мелюзгу. Сена достаточно глубока возле Нельского замка, и на месте короля, я, клянусь честью, не удержался бы от соблазна. - Для такого случая, - сказал Келюс, - было бы недурно, по-моему, возродить знаменитую казнь в мешке. - А что это такое? - поинтересовался Можирон. - Королевская выдумка, которая относится к тысяча триста пятидесятому году или около того. Вот в чем она состоит: человека засовывают в мешок вместе с парой-другой кошек, мешок завязывают, а потом бросают в воду. Кошки не выносят сырости и, лишь только очутятся в Сене, тотчас же начинают вымещать на человеке свою беду; тогда в мешке происходят разные штуки, которые, к сожалению, увидеть невозможно. - Да ты просто кладезь премудрости, Келюс, - воскликнул Можирон, беседовать с тобою одно наслаждение. - Этот способ к главарям можно было бы не применять: главари всегда имеют право требовать себе привилегию быть обезглавленными в публичном месте или убитыми где-нибудь в укромном уголке. Но для мелюзги, как ты выразился, а под мелюзгой я понимаю фаворитов, оруженосцев, мажордомов, лютнистов... - Господа, - пролепетал Орильи, весь белый от ужаса. - Не отвечай им, Орильи, - сказал Франсуа, - все это не может относиться ко мне, а следовательно, и к моим людям: во Франции не потешаются над принцами крови. - Нет, разумеется, с ними обращаются по-серьезному: отрубают им головы. Людовик Одиннадцатый не отказывал себе в этом, он - великий король! Свидетель тому господин де Немур. На этом месте диалога миньонов в передней послышался шум, дверь распахнулась, и на пороге комнаты появился король. Франсуа вскочил с кресла. - Государь, - воскликнул он, - я взываю к вашему правосудию: ваши люди недостойно обходятся со мною. Но Генрих, казалось, не видел и не слышал принца. - Здравствуй, Келюс, - сказал он, целуя своего фаворита в обе щеки, здравствуй, дитя мое, ты прекрасно выглядишь, просто сердце радуется; а ты, мой бедный Можирон, как у тебя дела? - Погибаю от скуки, - ответил Можирон. - Когда я взялся сторожить вашего брата, государь, я думал, он гораздо занимательнее. Фи! Скучнейший принц. Что, он и в самом деле сын вашего отца и вашей матушки? - Вы слышите, государь, - сказал Франсуа, - неужели это по вашей королевской воле наносят подобные оскорбления вашему брату? - Замолчите, сударь, - сказал Генрих, даже не повернувшись к нему, я не люблю, когда мои узники жалуются. - Узник да, если вам так угодно, но от этого я не перестаю быть вашим... - То, на что вы ссылаетесь, как раз и губит вас в моих глазах. Когда виновный - мой брат, он виновен вдвойне. - Но если он не виновен? - Он виновен. - В каком же преступлении? - В том, что он мне не понравился, сударь. - Государь, - сказал оскорбленный Франсуа, - разве ваши семейные ссоры нуждаются в свидетелях? - Вы правы, сударь. Друзья, оставьте меня на минутку, я побеседую с братом. - Государь, - чуть слышно шепнул Келюс, - это неосторожно оставаться вашему величеству между двух врагов. - Я уведу Орильи, - шепнул Можирон в другое ухо короля. Фавориты ушли вместе с Орильи, который сгорал от любопытства и умирал от страха. - Вот мы и одни, - сказал король. - Я ждал этой минуты с нетерпением, государь. - Я тоже. Вот как! Значит, вы покушаетесь на мою корону, мой достойный Этеокл.