Ивашка бежит за конём   ::   Гурьян Ольга

Велит в путь идти, соберём тебя по-хорошему. А покамест лежи, спи. Ты ещё слабый.

И впрямь голова будто тяжёлая, тяжелее ног. Сама на подушку легла. А в сенях негромкий стук. Будто где-то вдали птица дятел сук долбит: тук-а-тук, тук-как-тут. А тут как тут входит в избу старушка, такая собой старенькая, только что мохом не поросла. Как корявый сук согнутая, как прошлогодний лист сморщенная. Высоким посошком подпирается, во все стороны озирается, увидела Ивашку, спрашивает: - Это откуда такой? Не видела я у тебя, Любаша, малых деточек. Такого большого не в лесу ли нашла? - Не в лесу, а на дороге. На ихнее село дружинники напали, его сестрицу Аннушку выкрали, он за ней бежал. - Это случается, - сказала старушка. - Это не с одной с ней такая беда. Уж это так положено. Князья-то наши меж собой беспрестанно дерутся - им от того честь и слава, а нам погибель. Жгут и грабят и людей полонят. Во всех концах земли наши девушки стонут. На Хвалынском море плачут, в Сурожи руки ломают, в далёком Царьграде от тоски сохнут. От своей земли отторгнуты, в чужие края проданные. От этих слов Ивашка залился слезами, а тётка Любаша сердито прикрикнула: - Что ты такое говоришь, бабушка! Чем ребёнка утешить, ты его пугаешь. - Я утешу, утешу, - залепетала бабушка. - Я же не со зла. Глупый язык нечаянно сболтнул. Улыбнулась беззубым ртом, весёлым голосом заговорила: - Не со всеми такая беда случается, иные, бывает, и домой ворочаются. Не все девушки в заморские страны проданы на века, другие-то дома живут. И меня в младые годы в плен брали, да недолго держали. Ты не сомневайся найдётся твоя Аннушка. Найдёшь её, обратно выкрадешь. Чего проще! - Да разве тебя брали в плен? Я что-то и не слыхала, - сказала тётка Любаша. - Где тебе слыхать было? Тому уж лет сорок, поболе иль помене, тебя ещё на свете не было. И твоя матушка в те годы ещё в люльке качалась и соску сосала. Давно это было. Ивашка приподнялся на локте, в старушку глазами впился, просит: - Расскажи, бабушка, как ты освободилась. - Я расскажу, - говорит бабушка. - Почему не рассказать? Язык у меня не купленный, время у меня свободное. А ты, Любаша, дала бы мне кваску испить, как бы в горле не пересохло, рассказывавши-то. - Может, бражки хочешь? - спросила тётка Любаша. - У нас осталась ещё. А я бы тоже послушала. - И бражка не во вред, от одного ковшика не охмелею, - сказала старушка, пригубила, рот платочком утёрла и начала свой рассказ: - Была я тогда девчонка молодая собой, белая да румяная, бойкая да шустрая. Жила я с батюшкой и с матушкой в светлом терему, в хорошем селе под Минском-городом. А в Минск у меня тётка была выдана замуж, и задумала я навестить её в праздник. Батюшка с матушкой меня одну не пускают, а я соврала, будто с подружками по грибы иду. До опушки леса дошла, а там на Минскую дорогу тайком свернула. Ох, за ложь, за неправду всегда нас кара настигнет. В недобрый час я из дому вышла, так домой и не вернулась. Задумал в те годы великий князь Киевский Владимир Мономах, задумал он все земли к рукам прибрать, под свою власть подчинить. Многие взял города и город Минск. А как взял он Минск-город, из конца в конец проехал, а за ним следом огонь и смерть. Мужиков мечами секут, кому голову напрочь, кого от плеча наискось. Девиц-молодиц хватают, в плен берут. Малых детушек под конские копыта подминают, топчут. Дома грабят, добычу узлами волокут. И меня тут взяли, потащили прочь. Ох, я девчонка хитрая была, таково хитрая и смышлёная! Прикинулась я, будто захворала. День не ем, другой от пищи отказываюсь. Меня на ноги поставят, я на бок валюсь. Мне идти велят, я наземь падаю. Надоела им такая обуза. Уж было это в Смоленской земле. Легла я, с места не двигаюсь. Они меня ногами пинать, плетью стегать, а я лежу, будто мёртвая.