Опыты   ::   Монтень Мишель

Выслушав обвинительный

приговор, он вышел вперед, чтобы произнести речь, и, хотя ему впервые

позволили беспрепятственно выступить перед народом, воспользовался ею не для

самозащиты и не для того, чтобы показать очевидную несправедливость столь

жестокого решения судей, но для того, чтобы проявить заботу об ожидающей

этих судей судьбе; он обратился к богам с мольбою не карать их за приговор

и, опасаясь, как бы боги не обрушили на них своего гнева за невыполнение тех

обетов, которые были даны им и его товарищами, в ознаменование столь

блистательного успеха, уведомил своих судей, в чем они состояли. Не сказав

больше ни слова, ничего не оспаривая и ни о чем не прося, он мужественно,

твердой походкой направился к месту казни. Через несколько лет, однако,

судьба при сходных обстоятельствах отметила афинянам. Хабрий,

главнокомандующий афинского флота, одержав верх над Поллисом, возглавлявшим

морские силы спартанцев, в сражении у острова Наксоса, упустил все

преимущества этой бесспорной победы, столь существенной для афинян, только

из опасения, как бы не подвергнуться столь же печальной участи, какая

постигла его предшественников. И, чтобы не потерять в море несколько трупов

своих убитых друзей, он позволил ускользнуть множеству живых и невредимых

врагов, заставивших впоследствии дорогою ценою заплатить за этот нелепейший

предрассудок.

Quaeris quo iaceas post obitum loco?

Quo non nata iacent.  [27]

Другой поэт также наделяет бездыханное тело ощущением ничем не

нарушаемого покоя:

Neque sepulcrum, quo recipiatur, habeat portum corporis.

Ubi, remissa humana vita, corpus requiescat a malis.  [28]



Глава IV

О том, что страсти души изливаются на воображаемые предметы, когда ей недостает настоящих



Один из наших дворян, которого мучали жесточайшие припадки подагры,

когда врачи убеждали его отказаться от употребления в пищу кушаний из

соленого мяса, имел обыкновение остроумно отвечать, что в разгар мучений и

болей ему хочется иметь под рукой что-нибудь, на чем он мог бы сорвать свою

злость, и что, ругая и проклиная то колбасу, то бычий язык или окорок, он

испытывает от этого облегчение. Но, право же, подобно тому, как мы ощущаем

досаду, если, подняв для удара руку, не поражаем предмета, в который метили,

и наши усилия растрачены зря, или, скажем, как для того, чтобы тот или иной

пейзаж был приятен для взора, он не должен уходить до бесконечности вдаль,

но нуждается на подобающем расстоянии в какой-нибудь границе, которая

служила б ему опорой:

Ventus ut amittit vires, nisi robore densae

Occurrant silvae, spatio diffusus inani.  [1]

так же, мне кажется, и душа, потрясенная и взволнованная, бесплодно

погружается в самое себя, если не занять ее чем-то внешним; нужно

беспрестанно доставлять ей предметы, которые могли бы стать целью ее

стремлений и направлять ее деятельность. Плутарх говорит по поводу тех, кто

испытывает чрезмерно нежные чувства к собачкам и обезьянкам, что заложенная

в нас потребность любить, не находя естественного выхода, создает, лишь бы

не прозябать в праздности, привязанности вымышленные и вздорные  [2] . И мы

видим, действительно, что душа, теснимая страстями, предпочитает обольщать

себя вымыслом, создавая себе ложные и нелепые представления, в которые и

сама порою не верит, чем оставаться в бездействии. Вот почему дикие звери,

обезумев от ярости, набрасываются на оружие или на камень, которые ранили

их, или, раздирая себя собственными зубами, пытаются выместить на себе

мучающую их боль.

Pannonis haud aliter post ictum saevior ursa,

Cui iaculum parva Libys amentavit habena

Se rotat in vulnus, telumque irata receptum

Impetit, et secum fugientem circuit hastam.  [3]

Каких только причин ни придумываем мы для объяснения тех несчастий,

которые с нами случаются! За что ни хватаемся мы, с основанием или без

всякого основания, лишь бы было к чему придраться! Не эти светлые кудри,

которые ты рвешь на себе, и не белизна этой груди, которую ты, во власти

отчаянья, бьешь так беспощадно, наслали смертоносный свинец на твоего

любимого брата: ищи виновных не здесь. Ливии, рассказав о скорби римского

войска в Испании по случаю гибели двух прославленных братьев  [4] , его

полководцев, добавляет: Flere omnes repente et offensare capita.  [5] Таков

общераспространенный обычай.