Паруса в океане   ::   Петров Эдуард

Люблю твои стены, увитые плющом, люблю шум базаров и гаваней, люблю матросские драки и песни, люблю завывание базарных пророков и торгашей, люблю и вас, лысоголовые жрецы, убийцы всего прекрасного! Я люблю тебя целиком, Великий Тир, со всеми твоими дворцами и кучами навоза. Прими в свое пьяное чрево блудного сына..."

Астарт стоял на крепостной стене и, раскрыв объятья, вдыхал ветер с моря, напоенный брызгами прибоя и запахами соли, водорослей, древесной смолы. В гавани разгружались сотни кораблей. По гнущимся, стонущим сходням бегали потные рабы с тюками, бочками, корзинами... У самых крепостных стен, в шапках грязной пены и прибойного мусора, сражались плоты тирских мальчуганов. Здесь ковалась слава тирских мореходов. Много поколений известных всему миру кормчих породила эта мелководная лужа. Она же когда-то определила и жизненный путь Астарта.

Среди яркой бушующей толпы возвышались всадники на рослых конях и Киликии - воины патрицианского ополчения. В него набились только отпрыски могущественных семейств, родовой знати Тира. То и дело над морем голов и корзин проплывал роскошный паланкин какого-нибудь сановника-кораблевладельца, настоятеля храма или хозяина заморских факторий. Тут же на пристанях начинался крупнейший в Средиземноморье базар. Впрочем, весь Тир - сплошной базар. В любом закоулке столицы в любое время дня заключались умопомрачительные по масштабам сделки, продавалось и покупалось все - от людей до пуговиц. Каждый житель столицы, да и всей державы в целом, был купцом. Каждый из кожи лез, чтобы утвердиться на рынке и смять конкурента. И все - от нищего, собирающего подаяние у храмов, до царя Итобаала - держали нос по ветру, улавливая малейшее изменение в рыночных делах.

Ахтой тонул в океане красок и звуков. Ликующий Астарт тащил его куда-то, тряс за плечи, что-то кричал ему в лицо и был подобен сотням одержимых, носившихся сломя голову по всем улицам Тира, и островного, и материкового.

Перед усталым взором Ахтоя мелькали строения всевозможных архитектурных типов - от примитивных иудейских и хеттских хижин и особняков до блестящих дворцов в ассиро-вавилонском духе. Поражали разнообразием многочисленные фонтаны, обелиски, статуи богов и царей, по-семитски аморфные, глыбоподобные. И всюду бородатое и носатое лицо Мелькарта: Мелькарт, сидящий на морском коне, Мелькарт, стоящий на четырех дельфинах, Мелькарт с туловищем крылатого коня и рыбьим хвостом.

Астарт на ходу приценивался, кого-то спрашивал, кому-то отвечал, острил, обзывал, кому-то дал пинка и такой же получил в ответ. Юродивые, ремесленники, крестьяне, прорицатели, аристократы, брадобреи, глотатели змей, азартные игроки, водоносы, кукольники, птицеловы слонялись взад и вперед, выкрикивая на разные голоса, образуя водовороты и штормовые шквалы вокруг зрелищ.

В Тире царствовала весна. Лотки торговцев ломились под тяжестью черешни и апельсинов. По сторонам мощеных улиц - целые россыпи миндаля в свежей зеленой кожуре, ранние сорта абрикосов, а над всем господствовала кряжистая свилеватая трудяга - олива: маслины всюду - в жбанах, кувшинах, тазах, питейных сосудах, противнях, листвяных и тростниковых корзинах. Какие только маслины не увидишь на тирских базарах! Овальные, шаровидные, черные, зеленые, желтые, соленые, маринованные, вяленые, хрустящие, как огурец, и вязкие, как смола, но неизменно обожаемые финикийцами, азиатскими греками, пунийцами, филистимлянами...

Ахтой увидел, как Астарт поднял над головой меч.

- Прощай, кусок железа, опившийся кровью! - произнес с чувством финикиец. Скупщик отсчитывал ему звонкие слитки, Астарт говорил под их аккомпанемент: - Клянусь Повелителем Кормчих, моя рука не прольет больше крови. - Он широко улыбнулся.