Пирамида Кецалькоатля   ::   Портильо Хосе Лопес

Тебе прислужник нужен, сотоварищ. Возьми с собой Акатля в путь.

— И я пойду со Змеем, — слезно просился мальчик, ранивший пришельца палкой на берегу у моря.

— В добрый час, иди с ним, Татле, если он захочет взять тебя, — кивнули старцы.

— Пусть, — согласился человек. — Он мне поможет кровью смыть прегрешение. Он кровь мою уже пролил однажды.

Так начался их путь на плоскогорье, в Анауак [9] . С ними вместе отправились в поход те люди, что позже стали его кокомами — телохранителями. Он сознавал, что ему уже за тридцать, но не мог вспомнить имени и родины своей. Как будто здесь родился зрелым человеком.

— Вы называете меня Кецалькоатль. Отныне и навеки я буду зваться так. Кецалькоатль. Я — Кецалькоатль. Змей Пернатый. Дано мне ползать и летать. Земля и ветер, грязь и небо. Я пал, но поднимусь. Таким меня узнают. И таким запомнят. Я — Кецалькоатль.

— Оставь нам знак и память о себе, — просил народ.

Кецалькоатль воткнул крест в землю и сказал:

— Вот Древо истинное всей Вселенной.

И с Татле и Акатлем он покинул, больше не проронив ни слова, удивленных и молчаливых, исполненных благоговения людей, глядевших долго ему вслед.

— Да, странное он существо. Ждать перемен великих. Еще наплачется народ Анауака, — задумчиво проговорил старейший. — Он взбудоражит всех. Он станет радостью и горем всех людей в горах, в долине Анауака. Пришел, богов разбил. Взамен оставил дерево сухое, пять мертвецов, слова, которых мы не понимаем, и всполошил сердца. Да, станет наш народ другим отныне!

Два дня он шел — босой и в рот не брал ни крошки. Коль скоро замечал, что Татле выбился из сил, сажал его себе на плечи. Два дня не говорил ни слова и все шагал, шагал, шагал — он околдован был своим ритмичным шагом. Так в исступление впадали раньше, еще не зная ритма танцев, поддаваясь безыскусному и колдовскому ритму: раз-два, раз-два, раз-два. Так бесконечный мерный ход завладевает телом, сердцем, голову опустошает и велит все позабыть: раз-два, раз-два. Шагами мерить землю, гладить землю и ощущать ее тяжелый зов. Шагать, шагать, шагать. А солнце сзади, солнце сверху или впереди. Шагать, шагать, шагать. Ночами при луне, в тиши, среди дурманных ароматов и в упоенье ритмом — раз и два, — что сплачивает тесно землю и людей в бесконечности перед округлым горизонтом, всегда куда-то вдаль бегущим.

Через два дня дошли они до гор, охраняющих пик Ситлальтепетль [10] и его чистые снега — лилейные, высокие, как звезды.

— Вернетесь вы сюда за мной через пятнадцать дней. Идите дальше, возвещайте всем о моем пришествии. Рассказывайте, объясняйте, говорите. Готовьте встречу. Празднество должно нас встретить, а не смерть.

Пятнадцать дней Кецалькоатль постился, истязал себя во исполненье данного себе обета: свою вину страданьем собственным и болью искупить.



АНАУАК

Назначенное время истекло, за ним вернулись. Многие пришли: и знатные, и самые простые. Акатль и Татле — во главе.

— Отсчитаны пятнадцать дней. Мы здесь, как ты велел. Мы выполнили твой наказ. Мы возвещали всем твое пришествие, показывали знак твой, Дерево Вселенной. Люди узнать тебя хотят и встретить. Они желают, чтобы ты многому их научил. Прослышали о мудрости твоей великой и о большом могуществе. Сюда на крыльях ветра долетела весть, что ты поверг богов, что убиваешь сам, но отвергаешь смерть; что нашу жизнь сулишь счастливой сделать.

— Пусть ближе подойдут, мне трудно встать. Я голодал и изнурял себя. Теперь я чист, и снова я готов смотреть в лицо любому.

Все подошли и молча ждали, пока открыл глаза он и поднялся, на Татле и Акатля опираясь.

— Я — Кецалькоатль, — сказал он, — и не ведаю, отчизна где моя. Мне ведомо одно: с той стороны явился я, где солнце поутру восходит.