Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)   ::   Давыдова Наталья

Но, увы, в корзинке уже ничего не оказалось. Все было съедено внизу. Оставили - очевидно случайно - немного сахару и кусок хлеба. У спутников более благополучно, но граница поставлена между "виновными" я "невиновными", и дележа нет.

Съели наш сухой хлеб, и изнуренные легли на пол на твердые доски. Несмотря на волнения, мы заснули. Это была наша первая ночь в ЧК.

Ночью услыхала, как вызывали наших спутников, сперва одних, потом других. - Остались лишь мы трое, арестованные. Через некоторое время до меня донесся скрип шагов и голос:

- Где здесь Наталия Д.?

Я поняла, что значат для меня эти слова, и, прислушиваясь, ждала. Пришли за нами. Мы спустились вниз в ту же залу, где были вечером, только уже совершенно пустую. Тот же электрический свет царил здесь. Было жарко и душно от труб.

В пустоте бросились в глаза стертая позолота на стульях и поврежденные барские кресла. Атлас на них, золото на обоях показались такими мишурными и ненужными здесь.

У большого письменного стола сидел бледный человек в тужурке. Лицо у него было молодое и не злое. Он, видимо, устал от бессонных ночей, обысков, от вида арестованных.

Это - комендант чрезвычайки. Возле него, ногами вверх, полулежал в глубоком кресле тот самый уродец-мальчик, которого я так возненавидела вечером. Голова его представляла одну всклокоченную массу. - Он говорил комиссару - "ты", то и дело приказывал ему что-то. Видимо, он был свой человек.

Начался длинный томительный осмотр вещей. Bсе наши сундуки и чемоданы стояли в коридоре. Я мельком заметила их, проходя. Одна вещь за другой приносились в залу и тут же вскрывались. - Приносить было некому, - уродец наотрез отказался помочь, делали все сам комендант и Кика, который охотно предложил свою помощь.

Выбрасывались на пол наши книги, рисунки, краски.

Все мои работы, холсты, - все лежало перед нами, все было сбито на полу под ослепительным светом.

Один из чемоданов раскрывался не сразу.

Уродец со злобной усмешкой проткнул его ножом, приговаривая: "Чего тут церемониться".

Вещи высыпались и распластанные и ненужные валялись у наших ног. Книги по искусству, декорации для театра, эскизы, - всему этому не место здесь, в залах ЧК.

Осмотр окончили. Кое-как все собрали поспешными руками и свалили в кучи. Кика захлопнул крышку сундука и сказал вполголоса: - "Не увидим этого больше".

Все перевязали и на все положили печать, - длинная история с капающим сургучом на пальцы. - Наконец, все было кончено, деньги наши (их очень немного - 50.000 советских рублей) отобрали; нам оставили по 2.000 рублей на каждого. Письма лежали грудами на стол, их должны были читать.

Пошла скучная работа записи вещей. В глубоком молчании слышался скрип пера коменданта. У всех слипались глаза от надоедливого сна - у нас, коменданта, часовых, уродца. Он все еще лежал, забросив ноги за спинку кресла. Пожалуй, лучше всех чувствовали себя часовые. Они, не роняя винтовок из рук и закатив глаза, дремали в креслах. В соседней комнате, на случайных диванах спали отпущенные на волю наши спутники. Они ждали лишь утра, чтобы уйти домой. Более счастливые, чем мы, они спокойно уснули.

Наступило утро, серое, хмурое, без проблеска радости. Комендант в тужурке все еще записывал, изредка с унынием отталкивая бумаги и придерживая утомленную голову.

Сквозь зубы ворчал он: - "И чего шлют таких? Шлют, шлют без конца". Кика, видя, что коменданту понравился компас на руке, быстро снял его и по-детски предложил ему. Он надел его на руку.

Кончив со списками, он с помощью Кики унес наши вещи и куда-то ушел.

Мы остались с часовыми. Видя наши измученные лица, они принесли нам по стакану кипятку. Со стороны этих простых людей я увидела впервые проявление доброты в ЧК.