Против Сталина при Сталине   ::   Белкин Виктор

Лагеря буквально забиты "болтунами" или "балалаечниками" (жаргонные лагерные термины, обозначавшие лиц, сидевших по статье 5810, каравшей "антисоветскую агитацию"). При этом, однако, огромный процент "балалаечников" на самом деле был абсолютно ни в чем (даже с точки зрения сталинской "юстиции") не виноват. Они просто являлись жертвами поклепов, основанием которых были либо какие-то корыстные цели (вроде овладения жилой площадью), либо личная антипатия самого различного происхождения. Однако основную массу вовсе невинных узников поставляла, насколько я мог вспомнить из многочисленных расспросов, своего рода социологических исследований, которые я упорно вел в лагерные, а отчасти и послелагерные годы, поставляла сеть стукачей. (Используя известные строки А. Твардовского, ее правильно назвать "вовсе необъятной"). Каждый стукач должен был показывать некоторую результативность своей работы (не знаю, был ли у них конкретный план в цифрах, но какие-то критерии такого рода, несомненно, были). Вопреки многим противоположным высказываниям смею утверждать, что подавляющее большинство стукачей по крайней мере подозревалось окружающими в этом малопочтенном занятии. Вероятно, по той причине, что народу (в отличие от начальства) все окружающие подонки обычно хорошо известны. Так вот, приходя на очередное рандеву к резиденту, стукач должен ему нечто преподнести, а у него по понятным причинам ничего нет. И вот в муках творчества рождается облыжная клевета на некоего имярек. Таким образом торжествовала "обоснованность обвинения!"). Ну а тут уже для стукачей была подсказка, им не нужно было испытывать "мук творчества". Так что несчастный обыватель оказывался полностью, и притом "вполне закономерно", изобличен и ввергнут "во лузя". Иногда, впрочем, некоторая тень "виновности" у этих несчастных была. Помню, например, в 1949 г. в Бутырке одного неграмотного пожарника, просившего многочисленных присутствовавших тут же в камере интеллигентов написать ему жалобу. Сел он за то, что попрекнул при свидетеле, видимо оказавшемся стукачом, что жена брала помидоры не на базаре, а в Центросоюзе, отчего помидоры оказались гнилыми. Дали ему семь лет "за клевету на советскую торговлю".

В то же время огромному большинству критически настроенных по отношению к режиму людей, допускавших куда более серьезные негативные высказывания, но достаточно осторожных в выборе собеседников, все сошло с рук. Многие из них впоследствии даже сделали неплохую карьеру.

Таким образом, общее настроение вовсе не стало фанатично-восторженным, каким оно представлялось в 30-е годы. Впрочем, возможно, что такое мое восприятие 30-х годов просто результат детского его характера.

Настроение конца 40-х годов представляется в основном мрачно-скептическим в подавляющем большинстве общественных групп. Конечно, не везде, но об этом и особый разговор. Однако от мрачного скепсиса, и даже активного недовольства, до создания подпольной организации, поставившей себе целью бескомпромиссную борьбу против существующей системы, лежит, поистине, дистанция огромного размера. Тем не менее, такая организация была. Время ее создания - июнь 1948 г. Просуществовала она всего около полугода. Но уже к моменту своего возникновения она имела четкую и достаточно оригинальную политическую программу, вполне определенные политические цели. Этим она отличалась от множества организационно и идеологически неоформленных молодежных компаний, появлявшихся, вероятно, и тогда, и, особенно, в последующие годы, когда особого мужества для этого уже не требовалось.

Наши идеологические установки являлись в основном продуктом творчества двух лиц - моего друга Александра Тарасова и меня.

С А. Тарасовым мы познакомились в 1945 г.