Рассказы (-)   ::   Тренев Виталий Константинович

- Лейтенант Скарятин?

- Согласен с мнением штурмана.

- Лейтенант Новосельский?

- Согласен с господином поручиком.

Щеки Казарского порозовели. Холодные серые глаза блеснули воодушевлением.

- Благодарю вас, господа! - сказал он. - Иного решения я не ожидал от русских офицеров, преданных своему отечеству. Я присоединяюсь к мнению господина поручика. Разрешите, я прочту текст, который мы впишем в шканечный журнал: "На военном совете брига "Меркурий", состоявшемся сего четырнадцатого мая тысяча восемьсот двадцать девятого года, в присутствии господ офицеров брига, решено: защищаться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или откроется течь, до невозможности откачивать оную, тогда свалиться с которым-либо неприятельским кораблем, и тот офицер, который останется в живых, должен зажечь крюйт-камеру. Мнение сие подал корпуса штурманов поручик Прокофьев, и прочие офицеры единогласно к нему присоединились". Все! А теперь, господа, исполним свой долг перед отечеством.

У поручней стоял толстенький и коренастый переводчик и смотрел на медленно надвигающиеся корабли.

- Христофор Георгиевич, - сказал ему Казарский, - вы бы шли вниз, голубчик, здесь будет жарко.

Грек покраснел, насупился и сказал:

- Господин капитан, дайте мне ружье.

- Не стоит, голубчик, идите вниз, - повторил Казарский.

- Господин капитан! - переводчик прижал к груди оба кулака и заговорил тонким, срывающимся голосом. Ни в его лице, ни в его фигуре на этот раз даже насмешливый Скарятин не смог бы найти ничего смешного. - Господин капитан, дайте мне ружье! Ми солдат есть. Ми три раза турецкий пуля есть. Ми раньше большой семья бил. Всех турка убила. Братья бил, сестра бил теперь ми одна осталась. Одна!

Христофор поднял кверху палец и посмотрел на офицеров, и они отворачивались, не выдерживая этого взгляда.

- Дайте ружье господину переводчику! - сказал Казарский. - Свистать всех наверх! Выстроить команду! - приказал он.

Команда брига выстроилась на шканцах.

- Братцы! - обратился к матросам Казарский. - Враг силен, отступление невозможно. Мы - русские моряки и не посрамим своего звания. Господа офицеры решили биться до последнего и затем взорваться вместе с бригом. Я надеюсь, что и матросы не запятнают чести андреевского флага. Я не сомневаюсь в вас, боевые мои товарищи! Помолимся богу, по обычаю переоденемся во все чистое - и в смертный бой за матушку Россию! Ура!

- Ур-р-ра! - загремели матросы, и гром этого "ура" слился с громом пушек турецких кораблей и заглушил их.

Казарский, подойдя к шпилю, выдернул из-за пояса пистолет и положил его на шпиль.

- Последний, кто уцелеет, выстрелит в крюйт-камеру, - сказал он. Быстро переодеться, ребята, и по местам!

Матросы ринулись в жилую палубу. Казарский подошел к Максимычу. Старый матрос, расставив ноги, стоял у штурвала. Голова его была не покрыта, и сивые, будто морской солью убеленные волосы кудрявились тугими кольцами. Выцветшие голубые глаза рулевого с маленькими и острыми зрачками перебегали с парусов на самый конец бом-утлегаря11. Могучие, корявые, как дубовые корни, руки легко вертели тяжелое рулевое колесо. От его искусства в значительной степени зависел успех боя: Казарский решил маневрировать так, чтобы избегать продольных залпов противника, наиболее губительных для парусного корабля. Вражеские ядра пролетают тогда вдоль всего корабля, круша мачты и паруса один за другим и поражая людей на палубе от носа до кормы.

- Ну, Максимыч, на тебя надежда, - сказал Казарский.

Старик насупил брови.

- Рад стараться! - ответил он сиплым басом. - Авось потрафим, ваше благородие, - продолжал он, помолчав. - И французов бивали, а что этой турки рыбам скормили, то даже и сказать нельзя.