Роберт Бернс   ::   Райт-Ковалева Р

Райт-Ковалева

Часть первая

ПИСЬМО ДОКТОРУ МУРУ

1

В жизни каждого человека наступает такая минута, когда хочется подытожить свое прошлое и подумать: что ждет тебя впереди, что делать дальше?

В августе 1787 года Роберт Бернс, которому не так давно исполнилось двадцать восемь лет, вернувшись домой, на ферму Моссгил, из столицы Шотландии Эдинбурга, написал длинное, подробное письмо доктору Джону Муру ученому и писателю. Поэт никогда не встречался с ним, но переписывался усердно.

Прошлой осенью, в ноябре, с бедной фермы Моссгил уехал малоизвестный автор небольшого томика стихов - "главным образом на шотландском наречии", как значилось на обложке этой книжки, напечатанной в шестистах экземплярах в маленькой типографии захолустного городка Кильмарнока. А к лету домой вернулся прославленный "Бард Каледонии", предмет удивления всех просвещенных умов Эдинбурга. Его книга вышла в столичной типографии, и весь тираж разошелся по подписке в первые же дни. И теперь поэт, которого знает вся Шотландия, которого читают в Лондоне и Дублине, сидит в небольшой каморке под самой крышей, перелистывая историю своей жизни, написанную им самим.

Каморка осталась такой, как была. Те же две деревянные кровати с соломенными тюфяками и шерстяными одеялами, похожими на толстые попоны. Тот же некрашеный, чисто выскобленный стол с неприкосновенным ящиком, где лежат гусиные перья, роговая чернильница и стопка тщательно нарезанных чистых листков.

На второй кровати спит брат Гильберт. Он такой же широкоплечий и высокий, как Роберт, только голова у него коротко острижена, а у Роберта длинные темные волосы собраны сзади и перевязаны лентой. И глаза у Гильберта другие - светлые и спокойные, как у отца. Роберт унаследовал глаза матери большие и темные, ее крутой подбородок с ямкой, вспыльчивый нрав.

Его дети похожи на него - такие же темноглазые и темноволосые. Двое из них - тут, на ферме: годовалый Бобби и его сводная сестренка - двухлетняя Бесс. Третья, болезненная маленькая Джин, осталась у матери - у Джин Армор, в доме ее богатых родителей, там, внизу, в трех милях от фермы, в поселке Мохлин.

Теплая августовская ночь стоит за окном. Уже начинает рассветать, чуть порозовела черепица на крышах Мохлина, на остроконечной мансарде дома Арморов.

В такой же предрассветный час два года назад Роберт впервые провожал Джин после долгой ночи в лесу и, счастливый и благодарный, целовал похолодевшие от росы босые ноги.

О Джин, о ее "предательстве", о рождении близнецов и о разлуке с ней в письме к доктору Муру нег ничего.

Об этом написано в стихах и песнях, об этом Роберт думает непрестанно. А в письме он только упомянул вскользь: "Это было тяжкое потрясение, о котором мне и сейчас невыносимо вспоминать".

Роберт еще раз перечитывает начало письма:

"Сэр!

Несколько месяцев я разъезжал по разным местам, но сейчас меня приковало к дому нездоровье... Дабы хоть отчасти вызволить душу из гнетущего тумана тоски..."

Он зачеркивает слово "тоска" и пишет по-французски: "ennui" - скука.

"...Мне взбрело на ум рассказать вам свою историю. Имя мое некоторым образом прошумело по стране. Вы оказали мне честь, приняв горячее участие в моей судьбе, и, быть может, правдивый рассказ о том, что я за человек и как стал таким, займет ваше внимание в свободную минуту...

...И если, прочтя эти страницы, вы сочтете их пустыми и нескромными, я только прошу позволения уверить вас, что бедный автор писал их с немалыми угрызениями совести, чувствуя, что делает то, что делать не полагается... Но в подобное положение он попадает - увы! - не впервые..."

Солнце тронуло вершины деревьев, птицы заливались вовсю. Гильберт уже поднялся с постели и, наклонив голову, читает про себя утреннюю молитву. Роберт молча встал рядом с ним.

Внизу послышались голоса, зашлепали босые ножки, потянуло дымком, горячими овсяными лепешками.