Хмельницкий (Книга третья)   ::   Ле Иван

Она, как и все матери на земле, до последнего своего дыхания вдохновлялась великой силой священного материнства! Пускай колотится неугомонное сердце, лишь бы не упасть, на ногах встретить сына!

Первым бросился к ней встревоженный Григорий:

- Мама, зачем вы встали?!..

Но Богдан опередил его, подбежал к матери. Взял ее на руки, как драгоценное, но хрупкое сокровище. Так на руках и понес в хату, подыскивая слова утешения. Осторожно уложил ее в постель, прикрыв одеялом ноги, худые и очень жилистые, скрюченные пальцы...

- Какая же вы, мама...

- Слишком легонькая для тебя, Зинько мой...

- Да нет, я не об этом. Разве можно вам вставать, когда здоровье у вас... - Подыскивал слова, чтобы как можно мягче убедить больную мать, что ей нельзя вставать с постели.

Матрена то закрывала, то открывала свои заплаканные глаза, словно не верила, что не во сне, а наяву видит своего первенца. Какой он сильный, какой родной! Именно таким она хотела воспитать его еще тогда, когда прижимала головку сына к своей груди, утешала при огорчениях, вытирала на детской щечке слезу...

Затем она переводила взгляд на худого не по-детски озабоченного Григория, на его улыбающееся и влажное от слез личико:

- Сынок, что это ты... Мне уже... лучше, - собравшись с силами, произнесла. Она старалась сдерживать волнение, порывалась встать. Столько дел у нее, и Зинько приехал... - Гришенька, поди позови Дарину. Скажи, гость к нам приехал... Это соседская девушка, спасибо ей, помогает нам, объяснила Богдану, который до сих пор еще стоял, словно в чужой, незнакомой хате.

- Давно болеете, мама? - спросил, пододвигая скамью к постели.

- Давно, Зинько... С тех пор, как узнала о постигшем нас горе. Поднепровье когда-то было для меня колыбелью, а теперь, очевидно, могилой станет. Но уже не пойду туда умирать, не дойду. А хотелось бы пожить там, где похоронены родители. Но умирать везде одинаково. Как хорошо, что мы снова увиделись. Хвораю, Зинько, очень хвораю... - И снова тихо заплакала.

- Давайте, мама, не вспоминать того, что печалит вас! Ну, а если и вспоминать, так только о таком, что радовало бы нас! Живы ли соседи, которые так приятно беседовали со мной, молодым, рассказывая о своей тяжелой и горестной жизни?

- Когда это было, Зинько... - вздохнула мать, вытирая слезы.

- Да не так уж и давно, мама. Каких-нибудь... погодите, лет десять, а может быть, немного больше...

- Я каждый день считаю их, Зиновий, каждый день думаю о тебе. После пасхи двенадцатый год пойдет...

- Здравствуйте, пан... - сказала показавшаяся на пороге девушка, очевидно Дарина.

- Да бог с тобой... "пан"! Какой же я, дивчино, пан, присмотрись получше! Здравствуй, белявая! Спасибо тебе, что за моей матерью присматриваешь. Если бы знал, гостинец из Варшавы привез бы тебе.

- Да что вы, мы не привычные к гостинцам. Благодарю за доброе слово. И вам спасибо, что заехали к нам... А что, мама, борщ сварить или жаркое приготовить?.. Я помню вас. Тогда маленькой была, больше с вашей молодой и файной женой виделись по-соседски. А там Григорий говорил, что вас казаки ждут...

- Ах ты господи, совсем забыл! Извините, мама, я выйду на минутку, устрою казаков.

Поднялся со скамейки чуть не касаясь головой потолка, как показалось матери. Мужественная фигура, пышные усы, как у... И она снова закрыла глаза, так и не произнесла слова - отец. С ним ведь связано и ее девичье горе.

7

Пасхальные дни в этом году Богдан провел в Петриках, гостя у матери. Но ему уже надо было уезжать. За эти две неделя его пребывания у матери она поправилась, стала ходить.

- Ты, Зиновий, поднял меня с постели! - говорила она сыну. - Если бы не приехал, не встала бы ваша мать. Пречистая матерь божья, которой я всегда молюсь за вас, надоумила тебя, сынок, приехать.

Во время пребывания Богдана у матери к ней приходило много односельчан.