Часослов   ::   Рильке Райнер Мария

А что к пределу устремится

всего лишь день, всего лишь звук:

и мимо рук Господних дружно

к свободе внешней и ненужной

они падут в тщете потуг.

Лишь тьма Тебе верна одна.

Звезда миров горит пустая...

История - игра простая

камней бесчувственных и дна.

И есть ли здесь каменотес?

Громады требует громада,

ей ничего от нас не надо...

Нет, не тесал Ты этих масс...

x x x

Как буйно свет в Твоей вершине может

шуметь, в ничто предметы обращая,

но обретут Тебя, лишь день сгорит.

И сумерки, как некий свод, возложат

тысячи рук на всех, как бы прощая,

и тысячам чужбина смысл дарит.

Твои влюбленности, порывы, жесты,

мир - тем и держится - в глубинах чует.

Воруешь землю у земных небес Ты

пусть у тебя за пазухой ночует.

Тем Ты и держишься, над ней дыша.

Как звать тебя, узнавшая душа,

но не узнавшая, Кто рядом жил,

от рук Твоих, воздетых, словно скалы,

чтоб чувствам дать закон, - узрит начало

Твоих, как темный лик, безмолвных Сил.

x x x

Охотно милость Ты являешь нам

ветхие жесты во всегдашней славе.

Сумевший же вместе ладони свести

так, что там

толика тьмы трепещет - он тогда

вдруг ощущает: там Господь, и въяве!

и от стыда он

прячет лик в горсти:

се - храм.

То падает на камни, то встает он,

как, впрочем, и другие в этот час,

не убаюкать Господа - измотан,

кто предал здесь не спящего за нас.

Но ощутивший Бога в сердцевине,

не горд, но в страхе за Тебя, и вот

бежит явленного там, на чужбине.

Ты - для скитающихся ныне

в пустыне - манна и исход.

x x x

Только час у дневного предела,

и готова земля ко всему.

Что, душа, сей ты час восхотела:

степью стань и беги во тьму.

Степь широкая, древняя, юная,

где курганы - растущей стеной,

когда ночь разыграется лунная

над забытой Богом страной.

Не мельчи же, молчанье, - начало

всех вещей (их детство святое,

так они тебя слушать хотят).

Степью стань, степью стань, степью стань, и

Старец-ночь над тобой, коих мало

различаю я, словно в тумане:

величайшею слепотою

в чуткий дом твой приходит взгляд.

Так и Старец мыслит не вчуже,

не помимо меня, не сквозь,

и сторожка, и степь - не снаружи,

все с таинственным небом сошлось.

Лишь псалмы с их мятущимся духом,

тихий, он никогда не поет:

он питается чувственным слухом

век и ветер из слуха пьет:

слуха безумных духом.

x x x

И все же: каждый псалом

в себе сохранил я, ни сном,

ни духом Ему не явиши.

Молчит Он в иконной нише,

дрожит борода, светит ум, но

поет - и в напевах Он - Бог.

И вновь у Его я ног:

Псалмы, словно вихрь многошумный

текут в Него - ввек и в срок.

КНИГА ВТОРАЯ

О ПУТИ НА БОГОМОЛЬЕ

1901

x x x

Пусть буря с каждым часом злей

ты знаешь этот гнев.

Все в мире - бегство. Вдоль аллей

продлится бег дерев.

Ты знаешь: Тот, Кто гонит в ночь

деревья за окном,

Он тот же самый, Он точь-в-точь,

Он - тот, к Кому идем.

Недели лета сладко спят,

им снится то да се;

ты знаешь: все падет назад

в Того, Кто создал все.

Ты думал суть познать сполна,

сорвав живую гроздь,

но вновь она таинственна,

и вновь ты только гость.

Ты подыскал себе жилье:

все лето словно дом,

но сердце замерло твое,

а жить ты должен в нем.

Отшельничество настает

молчат с тобою дни;

весь мир тревог, весь мир забот,

как лес - листву, стряхни!

Сквозь ветви брезжит новый путь

и небо - твой приют!

И будь землей, и песней будь,

и краем, где поют.

Тебе, как вещи, будет честь

и ты созреешь в срок,

чтоб Тот, о Ком благая весть,

тебя, узнав, привлек.

x x x

Я вновь молюсь, Благословенный,

Ты вновь внимаешь на ветру.

В моей пучине сокровенной

слова для песни соберу.

Был распылен, разбит, рассеян

на сотню спорщиков мой пыл.

Я каждым смехом был осмеян

и каждой жаждой выпит был.

Я собирал себя на свалке

у покосившихся лачуг,

мои находки были жалки

обрывки губ, обрубки рук.