На всякого мудреца довольно простоты   ::   Островский Александр Николаевич

А ведь есть учителя, умные есть учителя, да плохо их слушают — нынче время такое. Ну, уж от старых и требовать нечего: всякий думает, что коли стар, так и умен. А если мальчишки не слушаются, так чего от них ждать потом? Вот я вам расскажу случай. Гимназист недавно бежит чуть не бегом из гимназии; я его, понятное дело, остановил и хотел ему, знаете, в шутку поучение прочесть: в гимназию-то, мол, тихо идешь, а из гимназии домой бегом, а надо, милый, наоборот. Другой бы еще благодарил, что для него, щенка, солидная особа среди улицы останавливается, да еще ручку бы поцеловал; а он что ж?

Глумов . Преподавание нынче, знаете…

Мамаев . «Нам, говорит, в гимназии наставления-то надоели. Коли вы, говорит, любите учить, так наймитесь к нам в надзиратели. А теперь, говорит, я есть хочу, пустите!» Это мальчишка-то, мне-то!

Глумов . На опасной дороге мальчик. Жаль!

Мамаев . А куда ведут опасные-то дороги, знаете?

Глумов . Знаю.

Мамаев . Отчего нынче прислуга нехорошая? Оттого, что свободна от обязанности выслушивать поучения. Прежде, бывало, я у своих подданных во всякую малость входил. Всех поучал, от мала до велика. Часа по два каждому наставления читал; бывало, в самые высшие сферы мышления заберешься, а он стоит перед тобой, постепенно до чувства доходит, одними вздохами, бывало, он у меня истомится. И ему на пользу, и мне благородное занятие. А нынче, после всего этого… Вы понимаете, после чего?

Глумов . Понимаю.

Мамаев . Нынче поди-ка с прислугой попробуй! Раза два ему метафизику-то прочтешь, он и идет за расчетом. Что, говорит, за наказание! Да, что, говорит, за наказание!

Глумов . Безнравственность!

Мамаев . Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У купцов вот обыкновение глупое: как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.

Глумов . Да-с, после всего этого, я думаю, вам неприятно.

Мамаев (строго) . Не говорите, пожалуйста об этом, я вас прошу. Как меня тогда кольнуло насквозь вот в это место (показывает на грудь) , так до сих пор словно кол какой-то…

Глумов . В это место?

Мамаев . Повыше.

Глумов . Вот здесь-с?

Мамаев (с сердцем) . Повыше, я вам говорю.

Глумов . Извините, пожалуйста! Вы не сердитесь! Уж я вам сказал, что я глуп.

Мамаев . Да-с, так вы глупы… Это нехорошо. То есть тут ничего недурного, если у вас есть пожилые, опытные родственники или знакомые.

Глумов . То-то и беда, что никого нет. Есть мать, да она еще глупее меня.

Мамаев . Ваше положение действительно дурно. Мне вас жаль, молодой человек.

Глумов . Есть, говорят, еще дядя, да все равно, что его нет.

Мамаев . Отчего же?

Глумов . Он меня не знает, а я с ним и видеться не желаю.

Мамаев . Вот уж я за это и не похвалю, молодой человек, и не похвалю.

Глумов . Да помилуйте! Будь он бедный человек, я бы ему, кажется, руки целовал, а он человек богатый; придешь к нему за советом, а он подумает, что за деньгами. Ведь как ему растолкуешь, что мне от него ни гроша не надобно, что я только совета жажду, жажду — алчу наставления, как манны небесной. Он, говорят, человек замечательного ума, я готов бы целые дни и ночи его слушать.

Мамаев . Вы совсем не так глупы, как говорите.

Глумов . Временем это на меня просветление находит, вдруг как будто прояснится, а потом и опять. Большею частию я совсем не понимаю, что делаю. Вот тут-то мне совет и нужен.

Мамаев . А кто ваш дядя?

Глумов . Чуть ли я и фамилию-то не забыл. Мамаев, кажется, Нил Федосеич.

Мамаев . А вы-то кто?

Глумов . Глумов.

Мамаев . Дмитрия Глумова сын?

Глумов . Так точно-с.

Мамаев . Ну, так этот Мамаев-то — это я.

Глумов . Ах, боже мой! Как же это! Нет, да как же! Позвольте вашу руку! (Почти со слезами.