Отрыки из бесед   ::   Джин Яна

Я погребла лицо в ладони,

когда тебя, сказали, нет.

Пространство расширяется во времени.

Само пронизывает время.

Слова – тяжёлые от бремени –

забыли рифмоваться. Немы.

Часть вторая



Ты. От тебя осталось меньше единицы.

Я. Послемыслие к тебе, не послесловие.

Мне хочется поверить в небылицы,

что из земли твоя на землю снова

душа вернулась, а в земле ты – тот, кто был;

что червь могильный плоть твою не источил

и сам потом не превратился в гниль.

«Из мусора рождаются стихи». Из пыли.

В ту ночь твои глаза темны, как полночь, были.

Последний день зимы.

Туманно.

Тут утро, сомневаясь постоянно

в себе, стремится в полдень улизнуть

и в нём скорее раствориться.

Тут каждый поспешает влиться

в толпу, стирающую лица.

От непохожего

тут всех охватывает жуть.

И даже звёзды новые –

как гвозди в грудь.

Тут между словом и поступком связи нет.

Тут всем на всё – один ответ.

Тут все стесняются рифмующихся слов.

Но там… Одни лишь жесты. И кивки голов.

Поскольку там – прозрачные слова.

И в них четыре измеренья, а не два.

И там – иные божества,

достигшие такого мастерства,

что им достаточно одной струны, –

производящей звуки тишины…

Не так ли «там», скажи, у вас?

И есть ли с «тут» какая-нибудь связь?

У вас совсем иное, правда, «тут»?

У вас «сейчас», наверное, иное?

Иные страхи? Круглые, как ртуть.

Но есть и слёзы ведь? И тоже раны ноют?

А может – нету ничего у вас иного?

Как тут давно уже ничто не ново?

В ответ – ничто. В ответ – молчанье.

Небытие пренебрегает жизнью,

её вопросами капризными.

А жизнь, напротив, суть сплошное предвещание

сплошного несуществования,

которому она выплачивает дань

создания любого увяданьем,

делами нашими, телами…

Мой дорогой,

так много между нами

не выговорено.

Но как

любовь протиснешь под колпак

существования? И как

из «что», скажи, получишь «как»?

А из души, Психеи, – Еву, тело?

Из «то, что было» – "то, что есть и цело»?

Как из «возможно»

сделать «буду делать»?

Переживание – из слова одубелого?

Игру – из срама?

Рифму – из простого «да»?

Из больше – меньше?

Лиру – из креста?

И как из праха, замурованного в склепе,

добыть желаний пусть и пепел?

Воспоминаний

чёткий профиль врезается, как рифма в речь.

Воспоминанье – это мим, не смогший речью пренебречь.

А помнишь ли такой вопрос: как отличить от правды ложь?

Ещё – про души… Правда, что цена таким вопросам грош?

Свободен ли ты там, где есть?

Свобода… Что – проклятье? Лесть?

А помнишь ли вопрос такой:

«Как быть с опавшею листвой?»

Легки, легки, как вздох Шопена,

мои вопросы, но не надо отвечать.

Они могильному венку замена

и знак, что люди на ходу молчать –

как сочиняют на ходу – не в состоянии.

Насилью траурного причитания

тебя подвергли. И повергли в прах,

провозласив, что смертью смерть поправ…

Слова. Слова. Одни слова. Ты прав.

Но как ещё, скажи, сквозь время странствуя,

не замечать его насилья над пространством?

И как забыть – что значит жухлая листва?

Что колокол по нам звонит сперва,

и лишь потом – поскольку не звонить не может.

…В Иерусалиме запуржило тоже.

Впервые там снежит за много лет.

Но снег растает скоро или нет,

оставив только бусинки из слёз

и тихий, как слеза, вопрос:

«О, Боже, это чудо снегопада

не означало ли, что Ты был рядом?»

Теперь уже осталось только

искать твоё лицо

в рисунках облаков.