Сестра моя - смерть   ::   Александрова Наталья

Ты, значит, так от нее и ушел с одним паспортом в кармане?

— Выходит, таю Он провалялся в больнице целый месяц.

Ребра зажили быстро, сотрясение мозга прошло, как полагается, за двадцать дней, но врачей беспокоил ушиб позвоночника. Алексея просвечивали, возили на консультацию к профессору, но все же разрешили вставать. К нему никто не приходил, так что он здорово отощал на больничном питании. Побаливала спина, кружилась голова, а в остальном здоровье восстанавливалось. Он часто лежал молча, отвернувшись к стене, и раздумывал о своем дальнейшем житье. Жить было негде, и денег — кот наплакал. Что ж, у него остался последний выход — тетя Клава. Произнеся это имя вслух, он усмехнулся. У тети Клавы был дом в деревне Лисино Лужского района. Тетя Клава в деревне не жила, и он спокойно мог воспользоваться домом на время. Ему надо продержаться несколько месяцев. Самое большее до осени, а там.., будем надеяться, что все изменится.

Он сам настоял на выписке, хотя чувствовал себя неважно: с их больничными сквозняками устроили ему, кажется, воспаление легких. Когда ему выдали одежду и по описи документы, часы и бумажник, он с изумлением обнаружил, что бумажник пуст. А ведь там были деньги, много ли, мало, но это его последние. Он внимательно посмотрел на кладовщицу тетю Дуню. Она быстро сновала по кладовой и торопила его, отводя глаза.

— Тетя Дуня, а где же деньги? — громко удивился он.

— Какие деньги? — Голос ее по тембру визга напоминал только что опоросившуюся свинью.

— Шестьсот рублей было в бумажнике.

— Откуда я знаю, где твои деньги? Может, бомжи вытащили, пока ты в подвале валялся?

— Врешь, старая. Если бы бомжи вытащили, то уж и часы, и документы. Да и одежду бы сняли. А если бы ваши в «скорой», то документы и одежду оставили бы, а часы бы уж точно поперли. У меня часы хорошие, двести долларов раньше стоили. Так что деньги ты слямзила, я точно знаю. А часы побоялась. Потому что тебе вещи мои санитар по описи сдавал.

Тетя Дуня молча глядела на него, раздумывая, заорать или кончить дело миром. Прикинув физические возможности свои и Алексея, она решила было заорать, но взглянула ему в глаза и передумала.

— Вот что, бабка, — вздохнул Алексей. — Давай так сделаем. Бери мои часы за триста рублей — и мы в расчете. Я к завотделением обращаться не буду, уйду по-тихому. Ну?

Баба Дуня переводила взгляд с часов на Алексея. Часы действительно были стоящие.

И у зятя скоро будут именины — как раз хороший подарок… , — Сто пятьдесят! — сказала тетя Дуня строго.

— Двести — и ни рубля меньше! — твердо ответил Алексей. — А иначе иду к завотделением.

— Ладно уж, — вздохнула баба Дуня. — Из уважения к больному человеку.

Она удалилась в глубь кладовки и вынесла Алексею две смятые сотенные бумажки.

Он вышел на улицу. Было тепло, а на нем зимняя куртка. В бумажнике лежали двести рублей, и неизвестно, сколько времени ему предстоит жить на эти деньги.

Ольга Шувалова проснулась, как всегда, поздно и, как всегда, в отвратительном настроении. Накануне она снова вдрызг разругалась с мужем. Никита по обыкновению читал ей мораль: объяснял, как должна вести себя жена политика, потом оставил инструкции Аскольду и отбыл в Москву. А Ольга в знак протеста много пила вечером одна, хотя обычно старалась этого не делать, но уж очень достал ее Никита. В результате она с трудом нашла в своей огромной квартире собственную спальню и даже, кажется, ходила перед Аскольдом почти голая — пусть Никитин цепной пес помучается… Хотя, если честно, то видно, что его Ольгины прелести абсолютно не волнуют.

Голубой он, что ли?

Ольга, может быть, поняла бы мужа, если бы он стерег ее из ревности. Но ведь нет, он беспокоился только о своей репутации политика.