Волки и овцы   ::   Островский Александр Николаевич

Мурзавецкая . Позови ко мне Чугунова.

Павлин (у двери) . Вукол Наумыч, пожалуйте к барышне. (Мурзавецкой.) Идут-с. (Уходит в переднюю.)

Входит Чугунов .



Явление девятое



Мурзавецкая , Чугунов .

Чугунов . С праздником, Меропа Давыдовна.

Мурзавецкая . Здравствуй, Вукол Наумыч! Садись.

Чугунов . Ручку позвольте, благодетельница! (Целует руку и садится.) Присылать изволили?

Мурзавецкая . Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.

Чугунов . Да разве у меня совесть подымется против благодетельницы…

Мурзавецкая . У тебя совести нет.

Чугунов . Нельзя совсем не быть, матушка-благодетельница. Все уж сколько-нибудь да есть.

Мурзавецкая (стучит костылем.) У тебя совести нет.

Чугунов . Ну, как вам угодно, как вам угодно, спорить не смею. Я только одно скажу: вы у меня после Бога…

Мурзавецкая . Лжешь.

Чугунов . И не знаю я за собой греха против вас.

Мурзавецкая . Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, — проказ-то немало за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я как раз.

Чугунов (встает и целует у ней руку) . Нет уж, благодетельница, не лишайте ваших милостей!

Мурзавецкая . Садись!

Чугунов садится.

Дело вот какое: брат мой, Виктор Давыдыч, отец Аполлона, имел дела с Купавиным, с мужем Евлампии.

Чугунов . Деньги занимали у Купавина, а больше никаких дел не имели-с.

Мурзавецкая . Да, занимал, и Купавин ему давал. А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить, и не хватило у него денег; Купавин обещал дать, да и не дал.

Чугунов . Так точно-с.

Мурзавецкая . А если б Купавин не отказал?

Чугунов . Тогда ваш братец выстроили бы завод. Отчего ж на чужие деньги не выстроить?

Мурзавецкая . Да, выстроил бы и, по его расчету, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч. Значит, виноват Купавин, что Аполлон нищий остался. Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила; так вот я теперь, может, и себя обижаю, а считаю за Купавиной только двадцать пять тысяч, а не пятьдесят.

Чугунов . Считать можно-с.

Мурзавецкая . Да и говорю везде, по всему городу славлю, что Купавины должны Аполлону, что они ограбили у меня племянника.

Чугунов . И говорить можно-с.

Мурзавецкая . «Можно» да «можно»! А чего нельзя-то, по-твоему?

Чугунов . Нельзя этих денег получить-с. Никто не обязан взаймы деньги давать-с, на это есть добрая воля. Хоть Купавин и не дал взаймы вашему братцу, а все-таки по закону взыскать с него за это ничего нельзя, потому что строят-то на свои…

Мурзавецкая . Ах ты, ворона! Да разве я глупей тебя? Разве я не понимаю, что по законам, по тем, что у вас в книгах-то написаны, тут долга нет. Так у вас свои законы, а у меня свои; я вот знать ничего не хочу, кричу везде, что ограбили племянника.

Чугунов . Ваша воля, вам запретить никто не может.

Мурзавецкая . Так ведь не сдуру же я. Как ты думаешь, а? Сдуру я, или у меня есть в голове что-нибудь?

Чугунов . Стало быть, есть.

Мурзавецкая . На совесть я на людскую надеюсь, все еще в совести людской не изверилась… Думаю: Евлампия женщина добрая, деликатная, не потерпит, чтоб про нее такой разговор был.

Чугунов . Полагаете, заплатит?

Мурзавецкая . Нет, не полагаю. Велики деньги, где ж заплатить! А мы мировую сделаем.

Чугунов . Сколько ж вы по мировой получить надеетесь?

Мурзавецкая . Ничего не хочу я получать; а женим Аполлона на ней, вот и квит. Из того только я и бьюсь, из того и сыр-бор загорелся, и разговор об долге пошел.

Чугунов (с испугом встает) . Матушка, матушка!

Мурзавецкая . Чего ты испугался?

Чугунов .