Сезон охоты на падчериц   ::   Саморукова Наталья

Правда, я боюсь, что рано или поздно ему настолько все опостылеет, что ни деньги, ни человеческое благородство не смогут его удержать в нашей обители скуки, и он уйдет. Дела, которые нам доводится вести, похожи друг на друга, как капли осеннего дождя. И точно так же заунывны. Время от времени наше утлое суденышко попадало в настоящие бури, пару раз мы оказались причастными к расследованию самых настоящих преступлений. Но большую часть своего рабочего времени мы копаемся в грязном супружеском белье. Занятие монотонное, к оптимизму не располагающее.

Этот клиент объявился вечером, накануне католического Рождества. Лизавета уже раскладывала по тарелкам принесенные из дома пироги с грибами и мясом, я резала лимон, Гришка возился с бутылкой шампанского. На требовательный звонок, а потом и настойчивый стук в дверь нам хотелось крикнуть, что свои все дома, и послать запоздалого гостя куда подальше. Но все-таки не послали, о чем я пожалела потом сто пятнадцать раз.

В купеческой шубе до пят, лоснящийся, словно праздничный поросенок, гость никак не походил на человека, имеющего проблемы в личной жизни. Будучи не то чтобы бедной, но и не слишком обеспеченной, я всегда полагала, что есть некоторый уровень благополучия, за которым душевные страдания становятся скорее пикантными, чем обременительными. Согласитесь, одно дело баюкать раненое сердце в съемной комнате в коммунальной квартире, и совсем другое — делать то же самое на средиземноморском побережье, на балконе собственной виллы, под шелест прибоя, в окружении вымуштрованной прислуги. Короче, я решила, что мужик забрел к нам по ошибке. Такой, если заподозрит супругу в измене, кинется не к детективу, а к киллеру.

— Э-э-э…— сказал гость и с опаской осмотрел наш неказистый офис.

— Здравствуйте, — вежливо кивнула ему Лизавета и недовольно поморщилась.

— Э-э-э…— стоял на своем странный посетитель.

— У вас какие-то проблемы? — с присущей ему догадливостью предположил Гришка.

— Да, да! — радостно закивал головой визитер.

Стоило ему открыть рот, и флер вальяжности и важности слетел с него, будто его и не было. Перед нами мялся неказистый увалень, одышливый и немолодой.

— Понимаете, не знаю, как это более точно сформулировать, — начал он свое повествование, — но с некоторых пор у меня есть ощущение… такое, знаете, очень неприятное ощущение. Такая, знаете, тревожность. Повышенная. Неспокойно мне, дискомфорт какой-то, знаете, постоянно чувствую…

Добрых полчаса он рассказывал нам о своей печали, умудрившись не вставить в монолог ни одной, даже самой маленькой детали.

— А поточнее? — перебил его Гришка. — Чего конкретно вы боитесь?

— Нет, нет, не то что боюсь…— забеспокоился вдруг мужик, — понимаете, я никого конкретно не подозреваю, что вы, что вы! О, меня окружают надежные люди, у меня замечательная профессиональная система безопасности, я могу нанять еще людей, у меня даже бункер есть, что вы! Но как бы точнее сформулировать, есть определенная тревога. Скажем, вот девочки…— И посетитель опять растерянно замолчал.

— Какие девочки? — уточнила я.

— Хорошие, о, они такие замечательные девочки, я горд, что являюсь отчимом таких умных и красивых девочек. Но знаете, мне кажется, с ними что-то… что-то… как бы это точнее сформулировать… какая-то тревога… Знаете, я бы попросил вас… если это возможно…

“Короче, Склифосовский”, — мысленно взмолилась я. Очень хотелось пирогов. И шампанского. И красной рыбки, которую Лизавета выложила прозрачными ломтиками на большое фарфоровое блюдо.

Но мужик так ничего толком и не смог нам рассказать. Из его бессвязного лепета мы поняли лишь то, что он кого-то в чем-то подозревает.