Жар-птица. Свирель славянина   ::   Бальмонт Константин

И наймит, поверя чуду, что свершалося воочью,

Подошел к свирели звонкой, к змеевому средоточью,

К чаровавшему, в безбрежном, степь и воздух,

                                         колдуну.

Змеи искрились, свивались,

Звуки флейты раздавались,

Цепи дня позабывались,

Сон слагался, утончая длинно-светлую струну.

И наймит, хотя был темным,

И несведущим в вещах,

Увидал себя в огромном

Море, Море всеедином, слившем день и ночь

                                         в волнах.

И наймиту чудно стало,

Умножались чудеса.

Степь сияньем изумрудным говорила, гул рождала,

И от травки к каждой травке возникали голоса.

И одна из трав шептала, как быть вольным

                                         от болести,

И другая говорила, как всегда быть молодым,

Как любить и быть любимым, как избегнуть лютой

                                              мести,

И еще, еще, и много, возникали тайновести,

И всходил как будто к Небу изумрудно-светлый дым.

В скудном сердце у наймита

Было радостно-легко.

Океанское раздолье было счастием повито,

И певучий звук свирели разносился далеко.

Так бы вечно продолжалось, счастье видится воочью

Подходящим в звуках песни к змеевому средоточью,

Да на грех наймит склонился, вырвал стебель

                                            чернобыль,

Приложил к губам тот стебель — и внезапно все

                                            сокрылось,

И наймит лишь степь увидел—лишь в степи

                                   пред ним крутилась,

И, кружася, уносилась та же, та же, та же пыль.



НАВАЖДЕНИЕ

Владимирское предание



Жил старик со старухой, и был у них сын,

Но мать прокляла его в чреве.

Дьявол часто бывает над нашею волей сполна

                                 властелин,

А женщина, сына проклявшая,

Силу слова не знавшая,

Часто бывала в слепящем сознание гневе.

Если Дьявол попутал, лишь Бог тут поможет один.

Сын все же у этой безумной родился,

Вырос большой, и женился.

Но он не был как все, в дни когда он был мал.

Правда, шутил он, играл, веселился,

Но минутами слишком задумчив бывал.

Он не был как все, в день когда он женился.

Правда, весь светлый он был под венцом,

Но что-то в нем есть нелюдское — мать говорила

                                        с отцом.

И точно, жену он любил, с ней он спал,

Ласково с ней говорил,

Да, любил,

И любился,

Только по свадьбе-то вскорости вдруг он

                                без вести пропал.

Искали его, и молебны служили,

Нет его, словно он в воду упал.

Дни миновали, и месяцы смену времен сторожили,

Меняли одежду лесов и долин.

Где он? Нечистой-то ведомо силе.

И если Дьявол попутал, тут Бог лишь поможет один.

В дремучем лесу стояла сторожка.

Зашел ночевать туда нищий старик,

Чтоб в лачуге пустой отдохнуть хоть немножко,

Хоть на час, хоть на миг.

Лег он на печку. Вдруг конский послышался топот.

Ближе. Вот кто-то слезает с коня.

В сторожку вошел. Помолился. И слышится

                                жалостный шепот:

«Бог суди мою матушку - прокляла до рожденья меня!»

Удаляется.

Утром нищий в деревню пришел, к старику со старухой

                                            на двор.

«Уж не ваш ли сынок»,— говорит,—«объявляется?»

И старик собрался на дозор,

На разведку он в лес отправляется.

За печкой, в сторожке, он спрятался, ждет.

Снова неведомый кто-то в сторожку идет.

Молится. Сетует. Молится. Шепчет. Дрожит,

                                         как виденье.

«Бог суди мою мать, что меня прокляла до рожденья!»

Сына старик узнает.

Выскочил он. «Уж теперь от тебя не отстану!

Насилу тебя. я нашел.