Девушка на скале   ::   Кервуд Джеймс Оливер

Если бы когда-нибудь прежде ему пришла в голову мысль о возможности того, что предстало его взору в комнате жены, он не раздумывал бы, как ему следует поступить; он счел бы себя вправе убить. А в ту ночь он ушел, оставив их не только безнаказанными, но вместе. Вероятно, он был слишком потрясен для того, чтобы что-либо предпринять. Я думаю, что смех — ее смех — подействовал на него, как сильное наркотическое средство. Вместо того чтобы вызвать в нем кровожадные инстинкты, порыв ярости, этот смех каким-то странным образом притупил все его чувства. Долго еще слышался ему этот смех. Мне кажется, он никогда его не забудет.

Всю ночь бродил мой друг по улицам Нью-Йорка, не замечая прохожих, попадавшихся ему навстречу. Наступившее утро застало его на Пятой авеню, на расстоянии многих миль от дома. Шум пробудившейся жизни, поток людей, запрудивший улицы, вернули его к действительности.

Он не пошел домой. Он не встретился больше с этой женщиной, своей женой. Он ни разу не видел ее с той ночи, когда она стояла перед ним с распущенными волосами и смеялась ему в лицо. Даже приступив к разводу, он уклонился от личных переговоров. Мне кажется, что он поступил с ней благородно: через своих поверенных он перевел на ее имя половину своего состояния. Потом он уехал. С тех пор прошел год. Я знаю, с каким отчаянием боролся он этот год, стараясь воскресить в себе прежнего человека, и я твердо убежден, что это ему не удалось.

Дэвид Рэн замолчал, надвинул шляпу ниже на лоб и встал. Он был строен, хорошо сложен, довольно высокого роста, дюйма на четыре выше отца Ролана. Его одежда казалась на нем слишком широкой. Руки были неестественно тонки, а лицо носило отпечаток болезни и душевных страданий.

В глазах отца Ролана, тоже поднявшегося и стоявшего рядом с Дэвидом, светилось глубокое понимание. Мужчины пожали друг другу руки, и пожатие маленького отца Ролана казалось железным.

— Дэвид, уже много лет я живу в дикой стране, — заговорил он и в его голосе звучало сильное волнение. — Все эти годы там, в лесах, я помогал хоронить умерших и ухаживать за больными. Может быть, одному я научился лучше, чем большинство из вас, живущих в цивилизованной стране: как найти дорогу заблудившемуся в жизни человеку. Не отправитесь ли вы со мной, мой мальчик?

Их глаза встретились. Буря с новой силой накинулась на окно. Слышно было, как между деревьями стонал ветер.

— Вы рассказывали мне свою историю, — сказал отец Ролан почти шепотом. — Это была ваша история, Дэвид?

— Да, это моя история.

— А она была вашей женой?

— Да, моей женой.

Внезапно Дэвид освободил свою руку. С его губ едва не сорвался крик. Он еще ниже надвинул шляпу и вышел из купе.

Отец Ролан не последовал за ним. Он стоял, устремив взор на дверь, за которой исчез Дэвид, и в глубине его глаз зажегся огонь. Через несколько мгновений этот огонь погас, и с сумрачным, суровым лицом отец Ролан снова уселся в свой угол. Глубоко вздохнув, он опустил голову на грудь — и так сидел долго и неподвижно.



Глава II. «НЕ ОТПРАВИТЕСЬ ЛИ ВЫ СО МНОЙ?»

В эту ночь Дэвид несколько раз прошел из конца в конец пять занесенных снегом вагонов трансконтинентального экспресса. Он думал о том, каким счастьем оказалась для него задержка поезда. Если бы не это, спальный вагон был бы отцеплен на ближайшей узловой станции, и он не излил бы свою душу отцу Ролану. Они не засиделись бы до такого позднего часа вдвоем в купе, и этот странный маленький отец Ролан не рассказал бы ему историю одинокой хижины, находившейся там, на краю незаселенной полярной страны, — историю, полную необыкновенного величия и человеческой трагедии, каким-то таинственным образом побудившую и его самого к откровенности. Дэвид никогда не упоминал о своем позоре и несчастье с того дня, когда ему пришлось спокойно, внешне хладнокровно рассказать о случившемся для того, чтобы получить развод.