Песнь хлыста   ::   Брэнд Макс

Во имя Господа, привяжите меня обратно, иначе со мной все кончено!

— Если я оставлю тебя здесь, — возразил Монтана, — то к утру ты будешь и так свободен— даже вопреки их воле. Ты умрешь, Хулио.

— Нет, я веду счет времени. Уже скоро утро.

— Ошибаешься! Ночь только наступила.

— Господи Иисусе! — прошептал Хулио.

— Ложись на землю ничком, — велел ему Монтана.

Пеон послушно лег, и Монтана принялся снимать с него изодранную рубаху. Раны на спине уже успели запечься, и местами к ним присохли клочья материи. Когда Кид осторожно стягивал со спины рубаху, все тело Хулио содрогнулось от боли, но он не издал ни единого звука, а только тяжело задышал, перекатывая во рту распухший язык.

Монтана достал фляжку с разбавленным бренди и, приподняв голову пеона, дал ему выпить.

— Вот теперь можно… можно умереть… умереть счастливым. Благослови вас Господь! Благослови вас Господь! Как вас зовут, мой благодетель?

— Я всего лишь гринго, Хулио.

— Каков бы ни был цвет вашей кожи, Господь вложил вам сердце честного мексиканца!

— Лежи спокойно, — приказал Монтана и принялся промывать раны пеона бренди.

— Ай! Ой! Ай! — шепотом запричитал Хулио, когда спирт защипал раны. — Господи Иисусе! Да это же чистый огонь!

— Ну вот, теперь все чисто, — заключил Кид. — Никакой инфекции. Тебе понятно? У тебя не заведется никакой дряни. Гноящихся ран не будет, и мухам здесь поживиться нечем.

Потом он осторожно натер спину пеона мазью.

— Я засыпаю! — пробормотал Хулио. — Боль стихает, и я засыпаю. И буду спать вечно. Ведь на небесах для бедных пеонов не уготовлено ничего, кроме сна. Ну и ладно… довольно и этого… Зато у меня по утрам не будут мерзнуть ноги… Боже милосердный, как этот мороз пробирает до самых костей! А летом меня не будет палить солнце… Будет только сон. Безмятежный райский сон. Сеньор, вы — мой благодетель. Пускай Господь озолотит вас за ваше доброе сердце.

— Вставай! — велел ему Монтана.. — Ты можешь встать?

Он взял пеона за подмышки. Меркадо напрягся, и Кид почувствовал, как под его руками вздулись бугры крепких, твердых, будто дерево, мускулов. Теперь мексиканец стоял перед ним.

— Сейчас прикроем раны от холода и сырости ночного воздуха, — приговаривал Монтана, плотно забинтовывая спину Хулио.

— Эгей! Я сейчас засмеюсь! — -восторженно зашептал парень. — Боль почти не чувствуется. В нору хоть танцевать.

— Тут еще осталось немного бренди. Выпей.

Хулио выпил и, не переставая благословлять Монтану, вернул ему пустую фляжку.

— Ну и что ты теперь намерен делать? — спросил тот.

— Заберу старую мать и подамся в горы с такой скоростью, на какую только способен мой мул.

— А ты ничего не забыл тут?

— Только поблагодарить вас, сеньор. Припадаю к вашим ногам…

Кид едва успел подхватить мексиканца, не дав тому пасть на колени.

— Будь мужчиной, Хулио. Я не хочу, чтобы ты целовал мне ноги, как побитая собака. Послушай! Я пришел сюда потому, что слышал, как ты пел «Песнь Хлыста». А теперь, если ты настоящий мужчина, сам поймешь, какой должок тебе нужно отдать до того, как ты покинешь владения Лерраса.

— Хотите сказать, что я должен убить дона Эмилиано? Сеньор, ему прекрасно известно, как люто ненавидят его пеоны, поэтому он спит под надежной охраной своих людей. А они еще злее, чем жандармы. Настоящие дьяволы.

— А если я помогу тебе добраться до него?

— Сеньор, вы отважный человек, но двоим нам с ними не справиться, будь вы хоть самим Эль-Кидом.

— Я и есть Эль-Кид!

— Боже милостивый! — хрипло выдавил Хулио. — Вы и вправду он?

— Да.

— Тогда идемте. Я знаю, мексиканские пули вас не берут, а мексиканские руки не способны удержать.