Сорок пять   ::   Дюма Александр

Самый ужасный вопль, заимствованный из небогатого словаря страха, не произвел бы действия более быстрого и решительного, чем этот возглас:

– Лотарингцы!!!

– Ну вот видите, видите! – вскричал, дрожа, Митон. – Лотарингцы, бежим!

– А куда бежать? – спросил Фриар.

– На этот пустырь, – крикнул Митон, раздирая руки о колючки живой изгороди, под которой удобно расположился незнакомец.

– На этот пустырь? – переспросил Фриар. – Это легче сказать, чем сделать, мэтр Митон. Никакого отверстия в изгороди я что-то не вижу, а вы вряд ли рассчитываете перелезть через нее, – она будет повыше меня.

– Попробую, – сказал Митон, – попробую.

И он удвоил свои старания.

– Поосторожнее, добрая женщина! – вскричал Фриар отчаянным голосом человека, окончательно теряющего голову. – Ваш осел наступает мне на пятки. Уф! господин всадник, осторожнее, ваша лошадь нас раздавит. Черт побери, друг возчик, ваша оглобля переломает мне ребра.

Пока мэтр Митон цеплялся за ветви изгороди, чтобы перебраться через нее, а кум Фриар тщетно искал какого-нибудь отверстия, чтобы проскользнуть низом, незнакомец поднялся, раздвинул просто-напросто циркулем свои длинные ноги и одним движением, словно всадник, прыгающий в седло, перемахнул через изгородь, да так, что ни одна ветка не задела его штанов.

Мэтр Митон последовал его примеру, порвав штаны в трех местах. Но с кумом Фриаром дело обстояло хуже: он не мог перебраться ни верхом, ни низом и, подвергаясь все большей опасности быть раздавленным напором толпы, испускал раздирающие вопли. Тогда незнакомец протянул свою длинную руку, схватил Фриара сразу за гофрированный воротник и за ворот куртки и, приподняв, перенес его на ту сторону изгороди, как малого ребенка.

– Ого-го! – вскричал мэтр Митон в восторге от этого зрелища, следя глазами за вознесением и нисхождением своего друга мэтра Фриара. – Вы похожи на вывеску «Большого Авессалома»!

– Уф! – выдохнул из себя Фриар, ступив на твердую землю, – на что бы я там ни был похож, но наконец-то мне удалось перебраться через изгородь, и лишь благодаря этому господину.

Затем, вытянувшись во весь рост, чтобы разглядеть незнакомца, которому он доходил только до груди, мэтр Фриар продолжал:

– Век бога за вас молить буду! Сударь, вы истинный Геркулес, честное слово, это так же верно, как то, что я зовусь Жан Фриар. Скажи же мне свое имя, сударь, имя моего спасителя, моего.., друга!

Это последнее слово добряк произнес со всем пылом глубоко благородного сердца.

– Меня зовут Брике, сударь, – ответил незнакомец, – Робер Брике, к вашим услугам.

– Вы уж, смею сказать, мне здорово услужили, господин Робер Брике. Жена благословлять вас будет. Но кстати, бедная моя женушка! О боже мой, боже мой, ее задавят в этой толпе. Ах, проклятые швейцарцы, они только и годны на то, чтобы давить людей!

Не успел кум Фриар произнести эти последние слова, как ощутил на своем плече чью-то руку, тяжелую, как рука каменной статуи.

Он обернулся, чтобы взглянуть на нахала, разрешившего себе подобную вольность.

То был швейцарец.

– Фы хотите, чтоп фам расмосшили череп, трушок? – произнес богатырского сложения солдат.

– Ax, мы окружены! – вскричал Фриар.

– Спасайся, кто может! – подхватил Митон.

Оба они, будучи уже по ту сторону изгороди, где ничто не преграждало им дороги, пустились наутек, сопровождаемые насмешливым взглядом и беззвучным смехом длиннорукого и длинноногого незнакомца. Потеряв их из виду, он подошел к швейцарцу, которого поставили тут в качестве дозорного.

– Рука у вас мощная, приятель, не так ли?

– Ну та, сударь, не слапа, не слапа.

– Тем лучше, сейчас это важно, особенно если правда, что идут лотарингцы.

– Они не идут.

– Нет?

– Совсем нет.

– Там зачем же было запирать ворота? Я не понимаю.