В открытом море   ::   Капица Петр Иосифович

Но подводники точно догадались о его намерениях, спрятали перископ и опять стремительно пошли на глубину. Буксирный конец так дернуло, что боцман с мотористом не удержались на ногах и чуть не вылетели за борт.

На этот раз лодка опустилась на большую глубину. Если бы Клецко своевременно не удлинил конец, троса не хватило бы.

Через некоторое время по дрожанию троса мичман опять почувствовал, что подводная лодка всплывает.

Внезапно Восьмеркин увидел вблизи от себя высунувшийся перископ. Он размахнулся ломом и изо всей силы ударил по ненавистной медной головке. В перископе что-то звякнуло. Восьмеркин еще раз размахнулся и двинул по утончавшейся части перископа так, что тот склонил свою одноглазую головку набок.

– Молодец, Степан! Пусть гадюка слепой…

Клецко не успел закончить фразы. От сильного толчка его ноги потеряли опору. Баркас несколько раз подпрыгнул, закачался, заскрипел. Подводная лодка, намереваясь опрокинуть прицепившееся к ней деревянное суденышко, всплыла прямо под ним.

Когда боцман оправился от падения, он услышал громкий и нелепый смех Восьмеркина.

– От психанули! – весело заливался крючковой. – Не нравится им без глаза ходить.

Баркас очутился на палубе подводной лодки, почти рядом с боевой рубкой.

– Прекратить смех! С ума сошел, что ли?.. – всполошился Клецко. – Сейчас же к выходному люку.

Голос у боцмана был таков, что моторист с крючковым сразу поняли всю опасность своего положения и в несколько прыжков очутились на мостике подводной лодки.

Мичман прислушался. Вначале до его слуха долетел шум какой-то неясной возни, затем удары, короткий вскрик и несколько приглушенных выстрелов. Что происходит на мостике, в сумерках нельзя было разглядеть.

После некоторого затишья послышался тревожный голос Чижеева:

– Степа, тебя не ранили?

– Не-е. Я ему влепил так, что он на бровях по трапу пошел и ножками замахал, – не без хвастовства ответил Восьмеркин.

– Эй, субмарины! Кто еще хочет цирковой номер показать! Вылезай наверх, нечего крюком цепляться… – крикнул в приоткрытый люк Чижеев и при этом добавил нечто такое, что заставило Восьмеркина застонать от удовольствия и вновь разразиться громким смехом.

Восьмеркин с Чижеевым будто охмелели от выстрелов, дохнувших жаром им в лица.

«Чего там они опять натворили?» – обеспокоился недоумевающий боцман и поспешил к приятелям.

– Что здесь у вас?

– Да мы тут двух олухов вниз сшибли, и сейчас они люка не могут задраить. Наш лом под крышкой сидит, – объяснил крючковой. – Не погрузиться им больше.

– Рано радуетесь. Люк рубки в двух местах задраивается. Они его с центрального поста закроют и нырнут, когда захотят, – ворчливо заметил боцман, хотя в душе радовался не менее Восьмеркина.

Теперь подводники не могли погрузиться, не затопив рубки. Правда, от воды они впоследствии сумели бы избавиться, выпустив ее при всплытии в центральный отсек, все же это была для них большая неприятность.

«В лодке есть еще кормовой и носовой люки, – вспомнил Клецко. – Их не рекомендуется отдраивать в походе, но кто в таком положении посчитается с инструкцией? Чего доброго, подводники повылезут да нападут с двух сторон».

Он вгляделся в сгущавшуюся мглу. Лодка шла в позиционном положении. Вся носовая палуба была под водой. «Им нужно еще привсплыть, чтобы открыть люки, – соображал Клецко. – Когда дадут пузырь, мы почувствуем. Можно пока не опасаться».

Тем временем продрогший на ветру Восьмеркин принялся уговаривать Чижеева:

– Ты, Сеня, спец по-иностранному разговаривать.