Возвращение Скарамуша   ::   Сабатини Рафаэль

Молодые люди предложили господину де Керкадью поселиться с ними, и, поскольку его средства иссякают, а перспектива возвращения во Францию представляется очень отдаленной, благоразумие и чувство справедливости подсказывают ему, что он не вправе чинить препятствия влюбленным.

Мясистое лицо принца мрачнело с каждой фразой господина де Керкадью. Красивые глаза на выкате смотрели на бретонского дворянина с удивлением и неудовольствием.

— Вы говорите о благоразумии и справедливости? — Улыбка графа выразила то ли печаль, то ли презрение. — Честно говоря, сударь, я не вижу здесь ни того, ни другого. — Его высочество многозначительно помолчал, потом внезапно спросил: — Кто такой этот Моро?

— Мой крестник, монсеньор.

Мосье нетерпеливо прищелкнул языком.

— Да, да. Это нам известно, как и то, что он революционер, один из тех господ, что ответственны за нынешний развал. Но что он из себя представляет?

— Э-э, по профессии он адвокат… Закончил колледж Людовика Великого.

Мосье кивнул.

— Понимаю. Вы хотите уклониться от ответа. А ответ на самом деле заключается в том, что он — ничей сын. И все же вы без колебаний позволяете своей племяннице, особе благородного происхождения, вступить в этот мезальянс.

— Да, верно, — сказал господин де Керкадью сухо. На самом деле, для передачи его состояния лучше всего подошло бы слово «негодование», но он старательно скрывал свои чувства, поскольку выказывать их по отношению к королевской особе считал непозволительным.

— Верно? — Густые черные брови графа поползли вверх. Светлые глаза немного расширились в изумлении. Его высочество обвел взглядом пятерых приближенных. Господин д'Аварэ прислонился рядышком к оконному простенку, остальные собрались у стола посредине комнаты. Его высочество явно приглашал их разделить свое изумление.

Господин де Плугастель тихонько усмехнулся.

— Ваше высочество забывает, в каком долгу я перед господином Моро, — сказал сеньор де Гаврийяк, пытаясь защитить себя и своего крестника. Он стоял перед письменным столом регента, и рябое его лицо покрывал густой румянец, а светлые глаза смотрели с тревогой.

Мосье взял менторский тон.

— Никакой долг не стоит подобной жертвы.

— Но молодые люди любят друг друга, — возразил господин де Керкадью.

Принц раздраженно нахмурился и снова прибегнул к нравоучению:

— Воображение молодой девушки легко пленить. Долг опекунов — оградить ее от последствий мимолетного увлечения.

— Я не вправе оценивать глубину ее чувств, монсеньор.

Граф задумался, потом решил подступиться с точки зрения здравого смысла. Он высоко ценил свое искусство убеждать.

— Понимаю. Но ваши оценки чересчур зависят от несчастливых обстоятельств, которые, если вы не будете бдительны, могут привести вас к потере мерила ценностей. По-моему, мой дорогой Гаврийяк, вам угрожает очевидная опасность. Всеобщие беды действуют, как нивелир, и заставляют вас закрывать глаза на пропасть, неодолимую пропасть, лежащую между благородными господами вроде вас и вашей племянницы и такими, как господин Моро. Обстоятельства побуждают вас признавать в людях более низкого круга почти ровню. Вы вынуждены принимать их помощь и потому склонны забывать об их весьма скромном общественном положении. В данном случае, дорогой Гаврийяк, я не вправе указывать вам, как поступить. Но позвольте мне горячо, чисто по-дружески призвать вас отложить решение до той поры, когда вы благополучно вернетесь домой и этот мир восстановит в ваших глазах свои истинные пропорции.