Хан Тенгри с севера. Негероические записки   ::   Рыбак Ян

Лазил он не слишком круто для человека мотающегося по йосемитам, но ссылка на «выброшенные армии три года» (его выражение) звучала логично. Впрочем, все маршруты, которые пролез я, он пролез тоже, с той только разницей, что он их видел в первый раз, а для меня Бэйт Орэн – дом родной. Собственно, мне было наплевать, как он лазит. Мне важно было убедиться, что он тот, за кого себя выдаёт, поскольку совсем недавно я пережил тяжёлую душевную травму: я познакомился с человеком, рассказ которого о нём самом, якобы замечательном и перспективном альпинисте, так же соотносился с действительностью, как реклама батончика «Баунти» с жизнью помирающих от голода папуасов на острове, где сгнила последняя кокосовая пальма.

Тем же вечером я позвонил ему. «Эяль» – сказал я – «я не против, чтобы ты ко мне присоединился, но я хочу, чтобы ты сам ещё раз всё обдумал. Я, конечно, рискую, идя на такую гору с человеком, которого я не знаю и у которого нет опыта, но это мой выбор и моя проблема. Я хочу, чтобы ты понял, что ты сам рискуешь вдвойне – во-первых потому, что у тебя нет опыта, а во-вторых потому, что у меня его недостаточно на двоих. Я не гид и отнюдь не супермен. Для меня эта гора – мой маленький Эверест, на который я, быть может, смогу взойти, а быть может и нет. Поэтому – не спеши, подумай ещё раз». «Да, я подумаю...» – сказал он, и по его голосу я почувствовал, что он колеблется ничуть не меньше меня. Когда он позвонил в следующий раз в его голосе уже не было сомнений. «Я записался на двухнедельный курс в Безенги. Во второй половине июля, как раз перед НАШЕЙ ПОЕЗДКОЙ НА ХАН ТЕНГРИ» – сообщил он мне бодрым тоном.

***

Интересно, всё же, как мы будем там общаться: Володя говорит по-русски и по-латышски, Эяль – на иврите и на английском, а я – по-русски, на иврите и, прихрамывая, на английском. Подмножества языков, которыми мы владеем, не имеют общего пересечения. Я буду переводчиком, и всякую шутку мне придётся рассказывать дважды... Впрочем, обладая определенным запасом здорового цинизма, можно представить себе и кое-какие замечательные преимущества, подаренные мне этим моим выделенным положением. Возьмём, к примеру, процедуру принятия общих решений. Я, скажем, считаю, что нужно пойти налево (в прямом, в прямом смысле...), а мои сотоварищи – направо. Ну что ж: Эялю я говорю на иврите, что мы с Володей решили в пользу левого варианта, а Володе по-русски – что мы решили это вместе с Эялем. В итоге, простым большинством группа решает идти налево...



Крик души

И вот, наступил август. Время, когда беспощадное солнце испепеляет Землю Израиля. Время, когда редкая птица долетает до середины Мёртвого Моря, а если какая и долетает, то там и падает обгорелой тушкой в его пересоленные воды. Время, когда хочется снять с себя последнюю рубаху и отдать кому угодно, а лучше – врагу. Вездесущие евреи отступают в это время с расплавленных улиц под прикрытие кондиционеров, до изобретения которых жизнь на планете Израиль была невозможна. По выходным дням они дружным усилием вытесняют из берегов Средиземное Море, совсем пожелтевшее от жары и мочевины. Страна выгорает на солнце, как обивка дивана, выброшенного на свалку. Прогноз погоды записан на закольцованную магнитофонную ленту, а новостей нет и, собственно говоря, на них наплевать, потому что ОЧЕНЬ ЖАРКО. Всё ещё постреливают арабы в Газе, но как-то вяло, без азарта и всё чаще – по своим. Мёртвое, безнадёжное это время – август в Израиле.

А теперь, представьте: в это гиблое время, когда мои несчастные коллеги дожёвывают аппетитный, как ноги покойника проект, я поднимаюсь на борт белокрылого лайнера и уношусь туда, где всё – прямая противоположность покидаемому мной дряхлому миру. Где всё – по краю и до предела.