Александр Пушкин   ::   Булгаков Михаил

Персиянина нашел подходящего. Гончарова. Убедительно прошу подождать, Александр Сергеевич уплатит

проценты. Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другие бы давно продали.

Персиянина упустить боюсь. Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы? Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин... Гончарова. Ну, помилуйте, как же так без вещей остаться? Может быть, вы

все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату. Шишкин. Ну что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная

какая! Что плотите? Гончарова. Четыре тысячи триста. Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой во внутренние комнаты.)

Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со

свечой к фортепиано, рассматривает ноты. Поколебавшись,

входит в кабинет, читает названия книг, затем, испуганно

перекрестившись, скрывается в глубине кабинета. Через

некоторое время возвращается на свое место к часам в

гостиную. Выходит Гончарова, за ней Шишкин.

Гончарова. Я передам. Шишкин. Векселек мы, стало быть, перепишем. Только уж вы попросите

Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж

больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в

заду во дворе маленькие оконца... да они знают. О ревуар, мадемуазель

[Au revoir, mademoiselle. - До свидания, мадемуазель (фр.)]. Гончарова. Au revoir, monsieur... [До свидания, сударь... (фр.)] Битков (закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут.

А в кабинете... я уж завтра зайду. Гончарова. Хорошо. Битков. Прощенья просим. (Уходит.)

Гончарова у камина. В дверях появляется Никита.

Никита. Эх, Александра Николаевна! Гончарова. Ну, что тебе? Никита. Эх, Александра Николаевна!

Пауза.

Вот уж и ваше добро пошло. Гончарова. Выкупим. Никита. Из чего же это выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна. Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною? Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь

это подумать страшно... Каретнику, аптекарю... В четверг Карадыкину за

бюро платить надобно? А заемные письма? Да лихо бы еще письма, а то

ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за

пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна,

умолите вы его, поедем в деревню. Не будет в Питере добра, вот

вспомните мое слово. Детишек бы взяли, покойно, просторно... Здесь

вертеп, Александра Николаевна, и все втрое, все втрое. И обратите

внимание, ведь они желтые совсем стали, и бессонница... Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам. Никита. Сказывал-с. А они отвечают: ты надоел мне, и без тебя голова вихрем

идет. Как не надоесть за тридцать лет!

Пауза.

Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи. Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она.

Пауза.

А без нее? Поехали бы вы, детишки и он. Гончарова. Ополоумел, Никита? Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили... Детишкам и

простор и удобство. Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди.

Никита уходит. Гончарова, посидев немного у камина,

уходит во внутренние комнаты. Слышится колокольчик. В

кабинет, который в полумраке, входит не через гостиную,

а из передней - Никита, а за ним мелькнул и прошел в

глубь кабинета какой-то человек. В глубине кабинета

зажгли свет.

Никита (глуха в глубине кабинета). Слушаю-с, слушаю-с, хорошо. (Выходит в

гостиную.) Александра Николаевна, они больные приехали, просят вас. Гончарова (выходя). Ага, сейчас.

Никита уходит в столовую.

(У двери кабинета.) On entre? (Входит в кабинет. Голос ее слышен

глухо.) Alexandre, etes-vous indispose? [Можно войти? ... Александр,

вам нездоровится? (фр.)] Лежите-лежите.