Асунта   ::   Горбов Я Н

холм спустились тучи, на которые я смотрела из окна. Потом пошел дождь. Ветви деревьев покачивались и немного шумели.

- Плохая погода, - произнесла Розина равнодушно. И в то же почти мгновение я увидала как длинный черный автомобиль остановился на дороге, как раз у тропинки, которая вела к нашим воротам. Дверца распахнулась. Филипп Крозье вышел и, опираясь на палку, хромая, направился к дому. Я испытала внутренний толчок, сильный но краткий, и единственный. Все потом стало ясно и просто. Я была готова подчиниться всем решениям, которых могли потребовать обстоятельства. Я надела непромокаемый плащ и пошла навстречу Филиппу.

- Ты долго себя заставил ждать, - сказала я, когда мы друг к другу приблизились.

- Я не мог поступить иначе, - ответил он.

- Мы уезжаем?

-Да.

Он хотел повернуться, но задержался на минутку, чтобы посмотреть на дом.

- Он ваш? - спросил он.

- Он Савелия... мое...

- Твое?

- У меня нет дома. У меня царство.

- Это правда. У тебя царство. И так трудно было в него проникнуть !

- Оно не всем открыто. Но тебе - всегда.

Савелий и Розина, с Аннеттой на руках, вышли на порог.

- Кто эта женщина? - спросил Филипп.

- Это любовница Савелия. Ее зовут Розина.

- А ребенок?

- Это моя дочь. Ее зовут Аннеттой. Я ее отдала Розине.

- А где Христина?

- Ее я тоже отдала Розине. Она будет монахиней. Я не люблю моих дочерей. Их любит за меня Розина. Все очень просто. Все очень естественно. Мы можем уезжать.

Но, еще чего-то ожидая, мы не двигались.

- А твоя жена? - спросила я.

- Она умерла.

Слова эти были как, не имеющий ничего общего с земными измерениями, знак. А, может быть, даже распоряжение. Или требование. Я, в самом деле, не знала, чему или кому подчинилась, спросив:

- Когда она умерла?

- Третьего ноября.

Значит, оно все-таки случилось, чудо, которого я так долго, так упорно, так верно ждала! Я откинула голову чтобы дождь мог лучше обмыть мне лицо. Но может быть не только лицо, но и душу? - "От всего сердца я вас прошу, не сделайте его несчастным" - звучало в ушах моих, и я видела, как, встав со стула, ко мне повернулась грустная и смиренная женщина. Мне хотелось варить, что так долго остававшиеся непонятными слова эти донеслись до меня из-за туч, за которыми наверно ведь сверкало яркое солнце, и я была благодарна дождевым капелькам, смешивавшимся с моими слезами.

- Недурно, - произнес Савелий.

- Они уезжают, - прибавила Розина. - Она мне своих дочерей подкидывает. Обеих.

Я хотела было ей ответить, что у нее родятся еще и еще, и дочери и сыновья, и что их будет много. И что если дом Савелия станет тесен, то они сделают пристройку. Но предпочла промолчать.

- Г-н Болдырев, - произнес Филипп, - я был поставлен в курс ваших отношений моим другом Ламблэ и все позволяло думать, что с вашей стороны не возникнет никаких препятствий. Вижу, что Ламблэ не ошибся. Так ли?

- Так, - ответил Савелий.

- Я поручу моему юрисконсульту заготовить нужные бумаги, которые будут вам доставлены.

Когда мы вышли со двора и направились к автомобилю, Филипп спросил, есть ли у меня багаж.

- Нет, - ответила я, ощупывая в кармане листки моего дневника, с которым никогда не расставалась. Я думала о том, что покидаю только дом и что все сокровища царства остаются при мне. Дождь усилился, ветер крепчал. Шофер распахнул дверцу, я вошла первой п сразу опустилась на подушку.

- Что с тобой, Асунта? - спросил он, когда, с некоторым запозданием из-за своего увечия, последовал за мной.

- Радость и горе. Счастье и грусть. Ожидание и конец его. Слова и молчание. Разве всего этого не довольно? - ответила я, глотая слезы, смеясь, и снова глотая слезы.

Дождь, намочивши мое лицо, мои руки, мои волосы, мое платье, смывал стыд улицы Васко де Гама.