Авиаторы об авиации   ::   Галлай Марк Лазаревич

Нет также, как мне кажется, достаточных оснований считать, что именно своей

профессии — или прежде всего ей — обязан Сент-Экзюпери тем, как

поэтично и возвышенно воспринимал он окружающее.



Возможность увидеть мир с высоты, к сожалению, сама по себе еще не

равнозначна высокому видению мира. Первое — доступно любому летчику.

Второе — под силу немногим избранным, независимо от их профессиональной

принадлежности.



Поэтому трудно согласиться с М. Мижо, когда он говорит, что на высокий

уровень обобщений, характерный для Экзюпери, «писателя, надо думать, вознесло

ремесло летчика».



И точно так же, если вслед за В. В. Смирновой — автором очень

интересного и во всем остальном вполне убедительного очерка «Человек в полете» — считать, что

все книги Экзюпери — это прежде всего раздумья человека,

поднявшегося над землей и владеющего техникой полета, остается необъяснимым,

почему же сотни тысяч летчиков, летавших и по сей день летающих по белу свету,

дали человечеству лишь одного неповторимого Сент-Экзюпери?.. Или откуда тогда

взялся «Маленький принц» — мудрая, грустная, поэтичная сказка, в которой,

однако, при всем желании трудно обнаружить что-то специфически «летное»?



В «Земле людей» Сент-Экзюпери трижды (!), почти в одних и тех же выражениях,

повторяет: «Самолет — не цель. Он всего лишь орудие. Такое же орудие, как и

плуг». Через несколько десятков страниц снова: «Самолет не цель — только

средство». И наконец, довода мысль до конца: «Самолет — оружие, которое

прокладывает воздушные пути — приобщает человека к вечным вопросам». К

вечным вопросам!.. Вот для чего, оказывается, нужен был писателю самолет!



В этих словах — ключ, в значительной степени объясняющий притягательную

силу авиации для Экзюпери, которого, вообще говоря, трудно было отнести к числу

людей, «рожденных летать», и каким был, например, его друг Гийоме —

крестьянский сын, с четырнадцати лет бредивший самолетом и ставший впоследствии

одним из выдающихся французских летчиков. Экзюпери несколько раз в своей жизни

бросает и вновь начинает летать: сначала — в поисках подходящей,

«обеспечивающей приличный заработок» профессии, второй раз — стремясь к

источнику новых впечатлений, необходимых ему как писателю («Прежде чем писать,

нужно жить», — говорит он в связи с этим), и, наконец, в третий и последний

раз — во время второй мировой войны — в благородном стремлении внести

свой личный вклад в борьбу с врагами Франции и всей человеческой цивилизации.



Едва ли не все исследователи творчества и биографии Сент-Экзюпери не обходят

молчанием тот факт, что линейные пилоты, коллеги Экзюпери, принимали его как

летчика не совсем всерьез. Признавая за ним незаурядное личное мужество, они

все-таки считали пребывание писателя на летной работе случайным, расценивали его

как любителя, дилетанта и не слишком удивлялись регулярно приключавшимся с ним

авариям. Литературные критики наших дней находят, что такое мнение летчиков было

несправедливо.

Вряд ли есть смысл возвращаться к обсуждению этого вопроса. Какой ответ на

него ни дай, все равно — не летная деятельность Экзюпери сделала его в

памяти людей человеком по-настоящему замечательным.

* * *



Для понимания морального и гражданского облика нашего современника одним из

надежнейших пробных камней может послужить его отношение к войне. У Экзюпери это

отношение претерпело очень показательную трансформацию. Чуждый какой бы то ни

было воинственности, он был с юности убежденным антимилитаристом. «Война —

не настоящий подвиг, — пишет он. — Война — это суррогат подвига.

В основе подвига — богатство связей, которые он создает, задачи, которые он

ставит, свершения, к которым побуждает.