Четыре танкиста и собака   ::   Пшимановский Януш

И тогда отец вставал и шел смотреть. Проверял придирчиво, независимо от того, был ли это медвежонок, которому Янек пришил новую лапу, модель самолета или велосипед. Потом он выпрямлялся и с улыбкой, светившейся в его серых глазах, протягивал сыну руку и говорил: «Хорошая работа».

Так было «раньше». С тех пор как Янек остался один, минуло уже почти четыре года. Он вдруг почувствовал, как устал за эту бессонную ночь, как болит шея после борьбы с Григорием. Невесело улыбнувшись самому себе, Янек подумал, разбудил ли Григория шум мотора, или он спит крепко и сладко, так, как спят у них в Грузии, и к нему во сне спустились с далекого неба грузинские звезды.

На дворе похолодало, и у самой земли, под деревьями, под изгородью, бесшумно полз от реки предутренний туман.

В сенях Янек погасил лампу, понюхал ладони, которые все еще пахли металлом, маслом и керосином, хотя он и мыл их долго. Осторожно придерживая дверь за скобу, чтобы не заскрипели петли, он на носках вошел в избу. Подойдя к печке, щепкой, обугленной с одного конца, сгреб в сторону с красных головешек пепел, достал из кармана газету и осторожно развернул ее.

С правой стороны газеты, внизу, как раз в том месте, которое его больше всего интересовало, не хватало клочка. Приблизив к глазам газету, Янек придвинулся к тлеющим углям и, почувствовав на лице исходящее от них тепло, стал читать.

— Янек!

Он вздрогнул. Значит, старик не спит.

— Что, Ефим Семеныч?

— Прочитай вслух. Этот спит без задних ног, его не разбудишь.

Янек заколебался. Почувствовал, как кровь прилила к голове, словно его застали на месте преступления. Прошла томительная минута, прежде чем он овладел собой и начал читать:

— «Сообщение о согласии Советского правительства на формирование польской дивизии… — Конца заголовка не было, а потом мелким шрифтом шло: — Совет Народных Комиссаров СССР удовлетворил ходатайство Союза польских патриотов в СССР о формировании на территории СССР польской дивизии имени Тадеуша Костюшко для совместной с Красной Армией борьбы против немецких захватчиков. Формирование польской дивизии уже…»

Янек отодвинулся от углей, медленно сложил газету и произнес:

— Это все. Немного не хватает, оторвано.

Снова в избе воцарилась тишина, только слышно было, как ровно и спокойно дышит Григорий Саакашвили, тракторист из Грузии, да время от времени тревожно попискивает во сне Шарик, тоскуя, видимо, по материнскому теплу Муры, которая так внезапно исчезла из его жизни. Молчание длилось долго. Наконец старик спросил:

— Останешься, пока я на ноги не встану?

Янек подошел к нему, присел на край лавки, застланной шкурами.

— Останусь.

— До первого снега заживет, а тогда я уж смогу сам ходить, не задержу… — Охотник говорил медленно, неторопливо. — Считай, уже почти два года, как мой Ваня на войну ушел. Постарше тебя был, да ты помнишь его… Только пуле все равно, кто старше, кто моложе… А удерживать тебя не стану.

Старик положил шершавую широкую ладонь на колено Янека и замолчал.

— Пора Григория будить. За окнами уже сереет, — сказал Янек.

— Пора, — согласился старик.

Но Янек не двинулся с места и, продолжая сидеть, неподвижно смотрел на угасающий в печке жар.

— Ефим Семеныч, я к вам, может, вернусь потом, после войны. У меня ведь никого…

— Брось… — спокойно возразил старик. — Матери нет, а отец, глядишь, еще найдется… Как уходить будешь, дам тебе рукавицы в дорогу, теплые, мягкие, из енота сшитые… А уж коли случится, что отца не сыщешь, все едино не вернешься, со своими останешься. Газета, что читал, для тебя не простой клочок бумаги, а ровно крик диких гусей осенью. Тут уж ничего не поделаешь, в свою сторону лететь надо.



3. Эшелоны идут на запад



Эшелон стоял на высокой насыпи.