Дитюк   ::   Рыбас Святослав Юрьевич

---------------------------------------------

Рыбас Святослав Юрьевич

Дитюк



Святослав Юрьевич Рыбас

Дитюк

У новоселов в Казахстане

Среди степного ковыля

Лежит в раскрытом чемодане

Наследник, соской шевеля.

К стене привязанная крышка,

Никелированный замок.

Лежит, сопит себе парнишка,

Катая глазки в потолок.

Честь честью все - опрятно, строго,

Постель, простынка на груди.

Что ж, чемодан! - мальцу дорога

Еще какая впереди!

А.Твардовский, 1955 г.

Владимир Абрамович Дитюк женил своего первенца Григория. Однако, как всегда бывает, невозможно было заниматься только одним этим. Наоборот, другие дела и заботы, привычные и неизменные, отвлекали Дитюка. Снегозадержание, технический уход машин, подготовка к партийному собранию, этим он тоже занимался, хотя и понимал, что единичность, неповторимость предстоящего праздника должна вроде подчинить себе все иное. Но такого не получалось, в спешке даже мелькала мысль: "Скорее бы все кончилось!"

В "Целине" есть такие строчки: "Знает эта земля не только знаменитых первоцелинников Михаила Довжика и Владимира Дитюка, но и хороших хлеборобов Владимира Михайловича Довжика и Григория Владимировича Дитюка".

Великая гордость за свое дело охватила бригадира в первые минуты после прочтения "Целины". Но затем стало тревожно за парня: какая непростая ноша опускалась на Гришины плечи!

Спустя полтора года он уже твердо мог ответить себе, что его опасения были напрасны. Григорий отслужил в армии, вернулся в отцовскую бригаду и снова стал хлеборобом.

Свадьба. Поезд с молодыми. Снег, ленты, шары. Сыплются горсти зерна на черный чуб жениха и на белую фату. Первое "Горько!". И наступает миг, когда все глядят не на молодых, не на Гришу и Люду, а на отца, чуть сутулого и застенчиво улыбающеюся гиганта. Сейчас он скажет напутственное слово. Но как ему передать чувство радости и чувство как бы далеко раздвинувшегося горизонта?

Я знаю, дети, когда мы начались. У других, может, видится не всегда ясно, с какого дня жизнь повернула колесо и пробороздила тебя, а у меня на этот случай в памяти незабываемый след. Четвертого марта началось. Жил я с мамой Галиной Сергеевной, Гришиной бабушкой, в селе Савинцы возле Сорочинец Миргородского района. "Чудный город Миргород! - сказал великий писатель Гоголь. - ...везде прекрасный плетень; по нем вьется хмель, на нем висят горшки, из-за него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет мак, мелькают толстые тыквы... Роскошь!" Там я вырос. Да такой большой, что как надумаю новую одежду покупать, так беда, - нигде не сыщешь моего размера, а ботинки только в Москве, сразу по пять пар беру. Больше, кажется, не вырасту, остановился на сорок восьмом. Ну, то я к слову. А в ту пору зимой даже в школу не ходил - нету обувки. Весной да осенью еще босиком туда-сюда, вы не удивляйтесь, война ведь только-только кончилась, мы под немцем оккупацию бедовали. Я и работать пошел десяти лет. Водовозом. А позже стал на быках боронить. Когда на пятнадцатый год пошло, курсы трактористов закончил в Сорочинцах при эмтээсе. И уже я не хлопчик, взрослый кормилец. Работаю, даже сапоги ношу. Учиться я уже совсем не учился, иная пошла учеба. В феврале вдруг загомонили о целине, куда-то в Казахстан, на Алтай подул ветер, да что оно такое, целина, - никакого представления. Узнал, многие земли как бы дикие пропадают. Кто на них поедет? С родины уезжать? Потом собрали нас, трактористов, слесарей и механиков в эмтээсе, из обкома комсомола товарищ приехал, агитировал. Многие подняли руки, и я поднял. Тогда он говорит: "Я вам правду скажу, вы хлопцы правильные, поймете. Там нужда будет, снег большой, жить будете в палатках.