Дневник дурака   ::   Антов Ясен

Цено, ты мне не мотай головой, я знаю, что говорю, икона — это стоящая вещь!

— Верно, — соглашается Цено Колбаков, припоминая, что государство высоко ценит старинные иконы и помещает их в музеи. — Верно, есть такой момент в дизайне внутренней архитектуры…

Эх, Цено, Цено, тебе ли не знать, что такое дизайн!

— Хорошо, согласен на две иконы, — говорит он, — раз вы так настаиваете. Чтобы освежить аранжировку…

И вдруг в голове его молнией мелькает мысль: бог ты мой, а ковры? Ковры, устилавшие полы в квартире Колбаковых, представляли сложное переплетение фактур, орнаментов и узоров, причем в каждой комнате они были различного цвета: в гостиных — красноватых тонов, в спальнях — зеленые, в кабинетах -оранжевые, а в будуаре Флер — цвета игривого «пинка». «Что еще за пинк, — высказался по этому поводу Цено Колбаков, — да это же самый настоящий розовый!» Но после того, как ему объяснили, что «пинк» по-английски и значит розовый, он пожал плечами и успокоился. Теперь надлежало подобрать картины в тон коврам, потому что это же ни в какие ворота не лезет: зеленый пейзаж, а под ним красный ковер. Или к оранжевому паласу — синий портрет. Или к пинковой дорожке — коричневый натюрморт или небесно-синий охворт…

— Во-первых, не «охворт», а «офорт», папа, — сказала Флер, — а во-вторых…

— А во-вторых, — взорвался Колбаков, — во-вторых, немедля приготовьте мне список, сколько картин для какой комнаты мне надо заказать и каких цветов. А все остальное не ваше дело!

Колбаков опустился в одно из золотистых кресел, и пока верная супруга наливала ему виски, стал размышлять над загадками дизайна и аранжировки. А по мне, хватит с меня и того, что я сегодня видел и слышал. Пора выбираться из колбаковских владений, чтобы вернуться сюда позднее, когда в окружении цветастых шпалер с привкусом искусства будут переминаться с ноги на ногу ошеломленные гости, завистливо цокать языками и неискренно расхваливать перед хозяевами все увиденное — и бронзовые ручки, и фаянс в розочках, и темно-синий натюрморт.



15 декабря 198…г.

Услышав на улице вой сирены, вы, наверное, испуганно шарахаетесь в сторону.

О, спокойно! Не забывайте, что сегодня воскресенье. В воскресенье вой сирен может означать только одно: свадьбу! Марш Мендельсона, вуали, вопли «горько», мясное ассорти, завистливые взгляды, сплетни, головную боль. Впрочем, у многих голова продолжает трещать и на следующий день — качество алкоголя проверяется не всегда. Бывает, что люди тащат за сотни километров вино собственного изготовления, запекают телят или ягнят, погрязают в болоте старосветских, отдающих деревенскими замашками свадебных приготовлений. Как далеко вперед ушел Цено Колбаков от этой исторически изжившей себя эпохи сельских торжеств! Он выдает замуж единственную дочь, свою Флорентину (Флер) не для того, чтобы утверждать одряхлевшие традиции, а чтобы показать: колесо вертится, дорогие мои господа, вчерашнее — это не сегодняшнее, половики навсегда уступили место паласу, а по стенам двухсот пятидесяти квадратных метров жилья развешаны натюрморты в синем — зарубите это себе на носу!

Мчатся «мерседесы», украшенные гвоздиками, развеваются юбки куклы-гиганта на капоте флагманского автомобиля. Цено и Дуня Колбаковы сияют, Флер прижимается немощной плотью к своему Джерри (Георгий Пенчев Гелев), разумеется, они воркуют в собственном автомобиле. Кум (по-современному свидетель) — это само собой разумеется! — директор чего-то там, а кума внушительна, как египетская пирамида. Запеченные ягнята и домашнее вино? Шутите…

Мчатся «мерседесы», сияют Цено и Дуня Колбаковы — повезло Флер с этим Джерри.