Дом для бродяг   ::   Куваев О

Как разыщем, так и дарю.

Полностью величину здешних рек можно оценить только по карте или если смотреть с высоты. Но какая-то скрытая сила в протоке, по которой мы плыли, говорила, что таких проток много и они полноводны. Течение было очень быстрым. Зеленые в этот пасмурный день валы неслись вниз, скручивались в водовороты и плескали в гигантские заломы. Было холодно даже в полушубке, который взял для меня Шевроле. Лодку мы нашли километрах в сорока внизу. Она стояла в глухой протоке, затопленная почти доверху, торчали лишь обломанные края бортов. На обрыве, над глухой протокой, стояла приземистая избушка лесорубов. Там были нары, устланные тальниковыми ветками, железная прогоревшая печь с мокрой холодной золой, чайник, кружки и журнальные картинки на стенах, покоробившиеся от влаги брошенного жилья. Здесь, видимо, жили люди временные. Мы погрузили лодку на нос дюральки и помчались обратно в поселок. Мотор "Вихрь" хорошо тянул против течения, и я понял пристрастие аборигенов к этому виду двигателя. "Москва", не говоря уж о других слабых моторах, тут бы лодку не потянула.

Несколько дней после этого я сушил "ветку" на ветру, прежде чем заново проконопатить ее, сменить кое-где крепления бортов и залить гудроном. Такая работа, когда нет спешки, всегда очень приятна. Дерево лодки за долгое время разбухло и не желало отдавать воду. Я содрал посильно старую осмолку и увидел внутри посиневшие от дряхлости доски. Мне казалось, что все в поселке посматривают на меня с насмешкой. "Приехал какой-то москвич, похвалился, что сплавится по Реке, и струсил". Лодка стояла на борту около дома Шевроле. Он предоставил мне инструмент и изредка сам приходил. Закуривал и говорил.

- Значит, не берешь собаку? А зря! Вот у меня, к примеру, была такая собака. Уйдем на охоту. Походишь, сядешь на лежащее дерево покурить. А портсигара нету. "Найда, - говорю, - сигареты-то мы дома забыли..." Найда разворачивается и чешет в поселок. Вбегает в избу, портсигар в точности лежит на столе. Она без разговоров хватает в зубы, бегёт ко мне. Прибегает. Я хвать-похвать. "А спички?" - говорю. Собака разворачивается...

В воздухе тарахтел вертолет пожарной авиации - службы охраны лесов. Пригревало солнышко, радуя сердце. Капал дождик, ввергая меня в отчаяние. С лесной тропинки вышел темнолицый сухой человек в кожаных штанах, легкой летней кухлянке, коротких олочах. Видимо, пастух, пришедший из глубин дальних хребтов, где олени сейчас спасались от гнуса. Он шел невесомой походкой, тело его, казалось, плыло над землей. Наверное, легенда о Христе, идущем по водам, родилась вот так, когда некий сочинитель легенд увидел пастуха.

- А эта собака, что сейчас у вас? - спрашивал я Шевроле.

- Эта собака хорошая. Но... в лесу работает только до трех часов дня. Потом начинает зайцев гонять, кусты нюхать... Одним словом, культурный отдых. Видимо, узнала про укороченный рабочий день.

Шевроле уходил. Я долго сидел еще около лодки, вспоминая сплав по одной сибирской реке на брезентовой самодельной байдарке. Мимо благодатных урочищ, где зайцы бегали стаями, где поколения оленеводов оставили следы костров. Это было одиннадцать лет назад. Позднее один из геологов нашел там золото и всерьез мучался, что тут будет после нашествия золотопромывочной техники. Исчезнут зайцы, следы древних костров, а тучи оленьих рогов на могилах оленеводов растащат приезжие любители северных сувениров. Так происходило на моих глазах на многих чукотских реках. В вечерней темноте прошли двое. Один был маленький, в телогрейке, второй - в свитере, с выпирающей из-под него пугающей мускулатурой. Маленький что-то пропел, замолк и сказал:

- Эта песня полноценна под гитару.

Большой повернулся ко мне, и я узнал его в огоньке папироски.